Пятизвездочный миллиардер - Таш Оу

Все эти вопросы раздражали. И без того приходилось напрягаться, чтобы помнить: нож держат иначе, чем карандаш, рот промокают салфеткой регулярно и аккуратно. В книжках было сказано, что ужин в ресторане создает прекрасную обстановку для интимной беседы, но говорить и даже вспоминать о том, что интересовало Уолтера, совсем не хотелось.

За едой он также рассказывал о себе – о разных жизненных случаях и чувствах, которые они в нем вызвали; иногда Фиби старалась пропустить мимо ушей эти истории, поскольку они, подчас весьма переживательные, выбивали ее из колеи. Например, однажды Уолтер поведал, что, по горло загруженный работой, проглядел известие о смерти отца и теперь тот укоряющим призраком является ему в снах. В другой раз он сказал, что был далек от матери, но всегда мечтал об ее заботливых нежных объятьях. Фиби не понимала, зачем он делится столь интимными подробностями, и не знала, что на это ответить. В книжках ничего не говорилось о том, как управиться с мужской потребностью в чувствах, они утверждали, что все мужчины просты и незатейливы, ими легко манипулировать.

К счастью, эти вспышки угрюмости были недолги, настроение Уолтера быстро менялось на хорошее. «Так приятно с тобою общаться, я чувствую, что ты меня понимаешь», – говорил он и вновь принимался рассказывать об экзотических европейских странах, об их ресторанах, музеях и магазинах. Теперь Фиби слушала внимательно – эти рассказы обогащали знанием, возвышавшим ее в собственных глазах.

После ужина они часто отправлялись в караоке-бар. Больше других Фиби нравилось заведение на Урумчи Лу, где имелся широкий выбор западных песен и был ограниченный контингент девиц дешевого вида. Вообще-то огорчали не сами девушки в чересчур откровенных нарядах из лайкры, а напоминание о том, что не так давно Фиби была из их числа и дожидалась пятничного и субботнего наплыва клиентов, чтобы петь и подавать им напитки. Правда, девицы не мозолили глаза, потому что Уолтер всегда бронировал дорогой кабинет на две персоны.

Фиби помнила свое первое впечатление от такого бара: они с Уолтером сидели на диване, обитом шероховатой на ощупь натуральной кожей, источавшей запах роскоши. Превосходная звукоизоляция поглощала шумы из других помещений, в отличие от привычных Фиби баров КТВ [59], где отчетливо слышалось соседское пение мимо нот. Уолтер не спускал с нее глаз, в голубом отсвете экрана казавшихся влажными. Полумрак скрывал гусиные лапки возле глаз и морщины в уголках рта, в кои-то веки улыбка его выглядела не радостно-грустной, а просто радостной. «Сейчас он наконец-то меня поцелует», – подумала Фиби. Но Уолтер ничего не предпринимал и только молча смотрел на нее. Когда ей это надоело, она спросила:

– Кто споет первым? Или выступим дуэтом?

– Давай выберем что-нибудь приятное. – Уолтер просматривал список песен. – Начни ты, хорошо? Что-нибудь из того, что в детстве ты пела с мамой. Я такое люблю.

Фиби глянула названия: «Сродни твоей нежности», «Лунная серенада», «Нескончаемая любовь», «Я познала любовь» и прочие традиционные старомодные мелодии.

– Ты шутишь, что ли? Это фигня.

– Почему? – Курсор, двигавшийся по списку, замер на «Ночной песне Зеленого острова».

– Скукота! Давай что-нибудь европейское. Как насчет французской песни?

– Ты знаешь французский?

– Bien sûr [60].

Желая сделать сюрприз и впечатлить, Фиби не говорила о своих занятиях по самоучителю. Она также не сказала, что в караоке не требуется владеть языком, нужно лишь считывать транскрипцию с экрана. С первыми тактами знаменитой мелодии возник образ изящной женщины, прогуливающейся по обрамленным деревьями бульварам в те давние времена, когда жизнь, не ведавшая вульгарности и безвкусицы, была ласковее. Фиби выпрямилась и запела, слова казались ей сладкими каплями меда. Она не понимала ни единой фразы, но чувствовала печаль и красоту нежной души. Уолтер был заметно растроган и впечатлен. Он не знал, что Фиби лишь следует надписям на экране.

По окончании песни Уолтер, улыбаясь, зааплодировал:

– Спасибо, Эдит Пиаф! Когда ты поешь, жизнь как будто и впрямь в розовом свете. Я просто счастлив.

Фиби не вполне поняла, что он имел в виду, но чувствовала, что произвела хорошее впечатление.

Вечером в «Журнале тайного “Я”» она записала: Я стану женщиной высочайшего стиля. Нужно использовать Уолтера безбоязненно. Наверное, он хороший человек. Но использовать можно даже хороших.

– Пишешь секреты о своем новом возлюбленном? – спросила Яньянь.

– Он не возлюбленный.

– Но зато какой классный! И богатый! Теперь у нас с тобой никаких забот с оплатой жилья. А какие подарки он тебе делает! Билеты на концерт в пользу пострадавших в сычуаньском землетрясении расхватали еще полгода назад, а он их достал. Таких щедрых мужиков днем с огнем не сыщешь. Глянь на список исполнителей: старичье вроде Тсаи Чин [61] и крутые ребята типа Чан Чэнь-Юэ [62].

– Ну вот и сходи на концерт, а мне это уже неинтересно.

– Правда? Ты же любишь музыку. Нет, вам надо пойти вместе, тебе и Уолтеру.

– Чего ты раскомандовалась? Ты его даже не видела. Он милый, но у меня к нему никаких чувств.

– Тогда почему в последнее время ты такая счастливая?

Фиби выключила свет. От слов подруги у нее испортилось настроение. Лежа на расстеленном на полу матрасе, она спрашивала себя, почему до сих пор ютится с Яньянь, хотя могла бы снять себе жилье в хорошем современном доме, где лифты не замусорены окурками, а светлые коридоры не пропахли дерьмом. В новой квартире были бы платяные шкафы и ванная, оснащенная мощным душем и японским унитазом с подогревом сиденья, автоматическим сливом и дезодорантом. Не приходилось бы по очереди спать на полу или утром перешагивать через спящую безработную соседку.

Уснуть не давал голос Яньянь – ужасно фальшивя, она мурлыкала песню Чан Чэнь-Юэ, чрезвычайно довольная собой, точно малышка, которая поет, еще не выучившись толком говорить. Подруга помнила всего одну строчку и без конца ее повторяла: Люби меня, не покидай… Тьфу, будь