Руки убитого по-прежнему лежали на подлокотниках кресла, отчего мертвец выглядел так, будто кланялся нам. На столе, в перевернутой пирамидке, дымилась недавно подкуренная Прокофьевым сигарета, а рядом стоял налитый соком стакан, уже отпитый наполовину…
Я заставил себя оторвать взгляд от мертвого тела и перевел его на огромный черный экран телевизора. Но и в его неживой стеклянно-агатовой глубине, точно в сакральном кристалле, отражалась жуткая картина случившегося. Смерть присутствовала в гостиной специально позванной гостьей.
— Вы сделали выбор, — повторил Гастон медленно. — Вы вернулись, несмотря на то, что знали о том, что вас здесь ожидает. Вы не убили названного вам человека, хотя и могли, но и скрыться не пожелали. Вы прилетели назад, рискуя жизнью, вернулись дать свой ответ…
Он задумчиво помолчал и после продолжил.
— …Этот человек когда-то тоже сделал свой выбор. После вашего решения он стал бесполезен, у меня отпала в нем всякая надобность. Сегодня для него наступил срок оплаты по векселю.
Гастон стоял возле окна спиной к убитому и спокойно, с непонятным мне интересом, разглядывал сквозь приоткрытые жалюзи высокое небо. В этот раз на нем были серый костюм дорогого стального оттенка и черная рубашка с высоким воротом. Галстук отсутствовал. Рафинированная аристократичность, как и прежде, сквозила во всех его жестах. Золотые коллекционные «Мозер» тускло блестели на левом запястье. За окном начинался ясный солнечный день, не суливший никаких изменений в погоде. Часы на стене показывали десять часов пятнадцать минут. Ровно пятнадцать минут назад я позвонил в дверь квартиры и еще не успел сказать ни единого слова.
Я глядел на Гастона с тревогой. Он уловил мой взгляд, перестал смотреть в небесную высь и развернулся ко мне. Его глаза мимоходом задержались на убитом Прокофьеве, после чего Гастон несколько долгих минут с раздумчивым видом внимательно изучал мертвеца. Монгол продолжал недвижно стоять у стены. Я же безмолвно сидел на диване, дожидаясь, чем все закончится.
Пауза затянулась. Я больше не мог выносить неизвестности. Я собрался с силами и только решил спросить у Гастона: «Что же теперь? Что будет дальше?» — как вдруг он твердым голосом произнес:
— Вы сделали выбор, и теперь я больше не вправе отнимать ваше время. Прощайте, Монгол проводит вас до двери.
Он опять отвернулся к окну.
— Вы меня отпускаете? — недоверчиво переспросил я, не двигаясь с места.
— Я больше не могу вас задерживать, — холодно ответил Гастон, стоя спиною ко мне. Сохраняя прежнюю позу, он задумчиво поглаживал пальцами подбородок. — Монгол, проводи нашего гостя.
С трудом разогнув непослушные ноги, я поднялся с дивана, и, заставляя себя делать шаги, направился к выходу. Монгол последовал вслед за мною.
Возле двери я внезапно вспомнил о мальчике и задержался.
— А ребенок? — громко сказал я Гастону. Я не видел его, нас отделяла преграда — стена коридора, однако я остро чувствовал этого человека. Так же, как тогда, в долине, после прихода зимы, я ощущал еще чье-то присутствие. — Вы ребенка не тронете?
— А причем тут ребенок? — глухо отозвался Гастон, и мне почудилось, что голос его прозвучал не из соседней гостиной, а откуда-то издали. — Вы возвратились назад, следовательно, речь о ребенке теперь не идет. Неужели вы сомневаетесь в моих словах?
Я ничего не ответил, отпер замок, вышел за дверь и вдавил кнопку лифта. Все вокруг было словно в пьяном тумане. Спустившись в кабине на первый этаж, я проследовал мимо будки консьержа и вывалился в звонкое жаркое утро.
Дойдя до угла, я вышел на центральную улицу, пересек разделенную пышным газоном проезжую часть и побрел наугад, вглубь каких-то кварталов. Я спешил как можно скорее, как можно дальше уйти от этого страшного странного дома, в котором в одной из квартир мертвый Прокофьев кланялся в пояс загадочному Гастону…
До гостиницы я добрался лишь через час. Поднялся в номер, задернул шторы и почему-то первое, что сделал — сложил в сумку туалетные принадлежности. Потом свалился на стул и с жадностью выпил стакан воды. Отдышавшись немного, я вынул из сумки листок с телефоном Евгении, встал и вышел из комнаты.
На первом этаже я заглянул в крохотную конторку к администратору и попросил разрешения позвонить. В комнатке сидел уже знакомый мне парень с золотой шевелюрой. Он молча придвинул в мою сторону аппарат и, отвалившись на спинку стула, опять взялся за книгу. Я набрал длинный номер мобильного, отвернулся от парня и принялся ждать. После показавшегося мне почти бесконечным, долгого ожидания женщина-автомат сообщила, что «Обслуживание номера приостановлено» — телефон Евгении был отключен. Тогда я набрал квартиру родителей, и почти сразу же мне ответил отец.
— Привет, пап, это я… — сказал я негромко.
— Саша, ты где?! Мы тебя потеряли!
Я слышал — голос у отца был встревоженный. Я поймал себя на мысли, что обрадовался ему точно так же, как в детстве радовался после долгой разлуки. Я давно не переживал подобного чувства.
— Все в порядке, не беспокойтесь, — я почувствовал, как горло стало чужим. — Я пытался до вас дозвониться несколько раз, но вы, наверное, были на даче… Не отвечали… Маме скажи, чтобы тоже не волновалась, у меня все хорошо.
— Где ты?! Уже возвратился?
— Нет еще. На днях прилечу.
— Когда?
— Завтра, может быть, послезавтра… Сразу, как только билет куплю. У вас как дела? — я старался говорить ровно, без длинных пауз, чтобы не выдать волнения и еще больше не растревожить отца.
— У нас все хорошо, сын, какие наши заботы… Мать в магазин ушла за продуктами. Сейчас опять на дачу поедем, два дня уже не были… Послушай, тут тебе два раза звонили.
— Кто? — забеспокоился я.
— Да я толком не понял… кто и откуда… Мать разговаривала. Какая-то женщина. Сказала, что ты отправлял им сценарий. Еще сказала, что ты получил главный приз, и спрашивала, как с тобою связаться. Хотят тебя пригласить… Что за сценарий, Саша?
Я молчал, постигая услышанное. Речь шла о моем полном метре.
— Ты понимаешь, что это значит? Какой, Саша, сценарий? — опять поинтересовался отец.
…
— Саша?..
— Да, все нормально… Потом, пап, потом… Вернусь, все расскажу…
— Давай, не задерживайся, мы тебя ждем!
— Хорошо… Маме привет передай. Прилечу, сразу к вам на дачу приеду. Зверь как там ваш? Жив? Весел?
— Зверь? Ты о ком, Саша?
— О коте.
— А, кот?.. Кот живой, что ему будет… По ночам все болтается, а днем в смородине спит. Да мышей нам с матерью носит. Принесет, на крыльце кинет и мявкает, пока не придем. Зовет угощаться.
— Молодец он, не жадный.
— Не жадный…
— Ну все, пап, пока. Скоро приеду.
— Хорошо, счастливо добраться!
Я
