выдохнула я. – И что? Девочка на диете и не стала есть пирожные и торт?
– Если бы, дорогая. Если бы… Она сказала, что шу – это эклеры, только круглые. А наполеон слишком мокрый, она привыкла сухой есть.
Тут я раскрыла рот. Сравнить шу с эклерами – это как нанести ужасное оскорбление и шу, и хозяйке, которая его готовила. Где шу и где эклер? За такое сравнение можно и «зарэзат»! А про наполеон лучше не начинать. Мокрый? Да, бедная девочка явно не знала, о чем говорила. Наполеон Тамары был идеальным настолько, что даже в Тбилиси о нем легенды ходили. Мол, у Тамары все равно был лучше, хотя люди, об этом судачившие, Тамару никогда не видели и ее торт не пробовали. Но какая разница? Из Москвы слухи доносились!
Тамара закурила очередную сигарету. Она старалась сделать так, чтобы ее Берти было хорошо. Только ради него пекла и шу, и наполеон, и готовила то, что любил сын. Будущая невестка не была впечатлена. Долму не стала даже пробовать, узнав из чего она приготовлена – как можно есть виноградные листья?
– Дорогая, если ты не пробовала, откуда знаешь, что нельзя? – удивилась Тамара, невольно припоминая, чего ей стоило найти на рынке женщину, которая не в сезон привезла ей виноградные листья нужного количества и размера.
– На виноградных листьях бывают гусеницы, и они всегда в пыли и грязи, – ответила без всякой задней мысли Настя. Хотя в случае с Тамарой уже могла бы догадаться, что надо думать сначала задней мыслью, потом всем остальным мозгом и только потом открывать рот. Долма, которую очень любил Берти, для Тамары была, можно сказать, семейным символом. Если Берти ест долму и уже полказанка съел, значит, счастье для матери. Сына накормила любимой едой.
– И где ты такие ужасные листья видела? – ласково уточнила Тамара.
– Нигде не видела, но так думаю, – ответила та.
– Дорогая, ты сначала вот так возьми, в рот положи, пожуй немного и проглоти, потом говори, да? – Тамара от волнения снова начала говорить с грузинским акцентом. Берти тоже стал волноваться. У Насти с аудированием, видимо, было не очень хорошо – она не почувствовала подвоха.
– Ну, девочка совсем юная, на Кавказе не росла, как мы с тобой, имеет право не знать, не понимать. – Я из последних сил пыталась оставаться нейтральной стороной. Хотя уже сама готова была придушить эту Настю за то, что она отказалась от Тамариной долмы.
– Нет! Все намного хуже! – воскликнула горестно Тамара.
Куда уж хуже, после шу, наполеона и тем более долмы, я не знала. Но звучало так, будто Настя начала хинкали резать вилкой, что уже считается преступлением против хинкали и всей грузинской кухни. И любой повар, который покарает за неправильное поедание хинкали, будет оправдан.
– Хинкали? – уточнила я.
– Еще хуже! – закричала Тамара.
Куда хуже я уже боялась предполагать.
– Она бросила моего Берти! – закричала Тамара и залилась слезами. Плакала так горько, как плачут матери, когда плохо их ребенку. Когда дети болеют, падают, тоже плачут, потирая разбитую коленку. Когда плачут от несправедливости учительницы или обиды на лучшего друга.
– Как? – ахнула я, поскольку уже сама сроднилась с этой Настей и в мыслях придумывала вместе с Тамарой меню на свадьбу.
– Я ее успела полюбить как собственную дочь, – безутешно плакала Тамара. – Как она могла бросить моего Берти? Сделать ему так больно!
– Да, я тоже не понимаю, как можно было бросить такого прекрасного парня. И главное, как можно было бросить тебя? Я бы только ради такой свекрови замуж вышла! – пыталась рассмеяться я.
– Берти такой чувствительный мальчик. Я так за него переживаю. Для него это стало ударом. Он совсем не ожидал! Хотя бы подготовила его как-то, – призналась Тамара.
– К такому сложно подготовить, – заметила я. – Может, и хорошо, что сразу сказала, голову ему не морочила, не обманывала. А Берти да, чувствительный, но красивый и умный. Скоро найдет себе другую девушку.
– Да, он такой, – улыбнулась, вытирая слезы Тамара. – Пусть найдет. А что мне с ней делать?
– С кем? – не поняла я.
– С новой избранницей моего Берти!
– Любить всем сердцем, кормить, поить, что еще остается? – рассмеялась я.
– Ну как Настя могла бросить моего Берти? Не понимаю! Но, знаешь, я ей благодарна! – воскликнула Тамара.
– За что?
– О, мой Берти теперь знает, что такое семейная жизнь. Это же бесценный опыт! Готовит как шеф-повар, все умеет по хозяйству, я за него спокойна. А как он жарит мясо! Надеюсь, он найдет себе хозяйственную девушку и сможет оценить, как она справляется по хозяйству.
– Ага, это как моя бабушка отправляла меня на стройку нового дома у соседей, чтобы я научилась выкладывать винтовую лестницу на третий этаж. Говорила, что тогда я смогу проследить, когда в моем доме такую же будут выкладывать, – рассмеялась я. – И отправляла в помощь другим соседям, когда те барана разделывали, чтобы я в случае чего тоже могла правильно все сделать. А мама договорилась о практике в больнице, чтобы я научилась делать уколы, ставить капельницы. И в магазине – я же должна была уметь вязать разные узлы на галстуках и правильно складывать рубашки! Так и твой Берти – благодаря Насте он научился готовить и вести дом. Вот заведет себе новую девушку и проследит, как она мясо жарит и рубашки его складывает!
– Точно! – расхохоталась наконец Тамара. – На самом деле я и правда благодарна Насте, что делала моего сына счастливым, научила его быть заботливым, ласковым, предупредительным.
– Берти – замечательный сын. Это только ваша заслуга, раз он умеет позаботиться о той женщине, которая рядом, – заметила я.
Еще одно важное качество для свекрови, как мне кажется, – уметь быть благодарной будущей бывшей невестке за то, что сын освоил новые навыки, которые явно не окажутся в жизни лишними. Например, готовить и этим радовать маму. Или любые другие – лишние знания, как показывает время, всегда пригождаются. Иначе почему я делаю уколы и завязываю галстуки чуть ли не всему подъезду?
Когда мой сын познакомился с девушкой-художницей, я сразу обрадовалась, и не зря. Он рассказал, что теперь может отличить Куинджи от Караваджо. И я уже готова полюбить эту девушку всем сердцем. Отношения – работа души, а их смена – работа мозга. В жизни пригодится и то и другое.
