и побужденій она въ немъ не чуяла. Напротивъ, задавши себѣ вопросъ: «способенъ-ли былъ-бы Малявскій хлопотать о ея дальнѣйшемъ сближеніи съ Саламатовымъ?» — она отвѣтила: «да, способенъ былъ бы, еслибъ находилъ, что это ему выгодно». Она видѣла, что Малявскій состоитъ у Саламатова въ адъютантахъ, хотя и старается показать, что онъ для Саламатова человѣкъ необходимый. Если-же онъ такъ или иначе связываетъ свою карьеру съ добрыми отношеніями къ Саламатову, то онъ, конечно, не станетъ препятствовать ея сближенію съ своимъ патрономъ.
И тутъ незамѣтно въ головѣ Зинаиды Алексѣевны стала проводиться параллель между патрономъ и его адъютантомъ.
«Что такое, въ сущности, Малявскій? — спросила она себя. — Мелкій спутникъ большой планеты. Онъ моложе годами и сухопарѣе, но въ немъ гораздо больше старчества и бездушія, чѣмъ въ Саламатовѣ. Саламатовъ хватаетъ, гдѣ можно, огромные куши и тотчасъ-же пропиваетъ ихъ: въ немъ есть, стало быть, ширь, какая-нибудь, хоть и грубая, поэзія; а Малавскій будетъ копить, добиваться мѣстъ и окладовъ, какъ истинный жрецъ златаго тельца и какъ истый карьеристъ».
Зинаида Алексѣевна очень обрадовалась слову «карьеристъ», которое она внервые услыхала отъ кого-то въ Петербургѣ. Оно какъ нельзя лучше подходило къ Малявскому.
«И что-же могу я ждать отъ такого карьеціста? На самоотверженную, горячую привязанность онъ не способенъ. Законнаго брака онъ мнѣ не предложитъ. Еслибъ онъ хотѣлъ, то уже предложилъ-бы его. Да я и сама не желаю связать съ нимъ судьбу свою. Если теперь въ нашихъ отношеніяхъ онъ такъ непривлекателенъ, то что-же будетъ, когда онъ сдѣлается мужемъ? Онъ будетъ дожидаться, когда я проживу мои послѣднія деньжонки, и тогда перестанетъ уже церемониться со мной и потребуетъ чего-нибудь реальнаго за ту поддержку, какую онъ согласится мнѣ оказывать… Быть содержанкой Иларіона Семеныча!.. Никогда!..»
Слово это Зинаида Алексѣевна выговорила вслухъ, послѣ чего задула свѣчу и перевернулась на боку, но продолжала думать на ту же тему.
«Неспособна я сдѣлаться его содержанкой, а жить сь такимъ сухаремъ и эгоистомъ… невозможно, да онъ и не захочетъ. Это можетъ повредить его карьерѣ.»
И чѣмъ дальше шли соображенія Зинаиды Алексѣевны, тѣмъ все безвкуснѣе становилась для нея перспектива интимныхъ отношеній съ Малявскимъ. Когда она забылась, въ сердцѣ ея не было уже ни капли, увлеченія его личностью.
А Иларіонъ Семенычъ, вернувшись домой, тотчасъ-же заснулъ. Онъ не имѣлъ привычки предаваться ночнымъ размышленіямъ. Онъ не подумалъ ни одной секунды о Зинаидѣ Алексѣевнѣ. Соображенія его ограничились только тѣмъ, что ему надо сдѣлать на другой день. Зинаида Алексѣевна недаромъ назвала его «карьеристомъ». Малявскій хотя и не шелъ по настоящей чиновничьей дорогѣ, но врядъ въ какой петербургской канцеляріи водился болѣе чистый типъ карьериста.
Въ ранней юности у Малявскаго проявились литературныя наклонности. Онъ писалъ рѣшительно обо всемъ. Учился онъ бойко, но раскусилъ ту истину, что чистая наука питаетъ плохо. Нахватавши какъ можно больше всякихъ энциклопедическихъ познаній по техникѣ и экономическимъ вопросамъ, онъ началъ дѣйствовать перомъ уже съ разборомъ, зная, въ какую сторону выгоднѣе обращать свой умственный интересъ и аргументы своей полемики. Онъ понялъ, что въ мірѣ двигательныхъ идей онъ шубы себѣ не сошьетъ; за то въ мірѣ желѣзнодорожныхъ и всякихъ другихъ «двигателей» онъ въ скоромъ времени пріобрѣтетъ подходящую практику. И дѣйствительно, въ въ какихъ-нибудь три, четыре года онъ сталъ извѣстенъ разнымъ тузамъ въ русской промышленности и сдѣлался публицистомъ охранительныхъ началъ. На него позднѣе другихъ обратилъ вниманіе Саламатовъ; Малявскій-же съ первыхъ шагогъ слѣдилъ за нимъ и ядовито завидовалъ ему. Саламатовъ былъ для него идеаломъ пріобрѣтенія и житейской ловкости. Онъ чувствовалъ, что никогда ему не пріобрѣсти талантовъ Бориса Павловича, его смѣлости и дерзости, его умѣнья обращаться съ людьми. Природа отказала ему въ тѣхъ свойствахъ, которыя у Саламатова точно лежали въ его необъятомъ брюхѣ. Но тѣмъ язвительнѣе было чувство зависти, какую Саламатовъ возбуждалъ въ немъ. Онъ долженъ былъ искать его вниманія и сталъ работать въ его интересахъ какъ-разъ въ то время, когда Прядильниковъ началъ уже отрезвляться насчетъ «штатскаго генерала». Въ Малявскоиъ жила сатанинская гордость самомнѣнія, гордость настоящаго выскочки, которая заставляла его безпрестанно поднимать тонъ и голову тамъ, гдѣ ему слѣдовало-бы держать ихъ пониже. Онъ постоянно старался держаться съ Саламатовымъ на равной ногѣ. И каждый разъ, какъ онъ только попадалъ въ кабинетъ Бориса Павловича, онъ съ затаеннымъ злорадствомъ подмѣчалъ все, что могло дать ему точку опоры, когда настанетъ благопріятная мянута. Малявскій былъ совершенной противностью Прядильникову. Полнѣйшее отсутствіе наивности и искренности составляло главный фондъ его личности. За каждый шагъ, за каждое печатное слово, за каждую справку и дѣловой разговоръ онъ требовалъ, прямо или косвенно, соотвѣтственнаго гонорарія, и уже начиналъ находить, что ему недостаточно платятъ, считалъ, очень часто, свои заработки нищенскими и съ особымъ сладострастіемъ выжидалъ того момента, когда ему удастся схватить кушъ «по-салама-товски».
По его сооображеніямъ, моментъ этотъ долженъ скоро былъ наступить. Саламатовъ не давалъ уже никакого удержа своимъ «тремъ страстямъ», и ихъ удовлетвореніе требовало все большихъ и большихъ расходовъ. Кредитъ его не падалъ; всякаго рода предложенія и заказы льнули къ нему, и его умѣнье привлекать къ себѣ людей и предпріятія не ослабло; но матеріальная сторона труда начинала сильно хромать. Безобразно-проводимыя ночи не позволяли работать попрежнему. Уже нѣсколько разъ Саламатовъ не выполнялъ въ срокъ своихъ обѣщаній. Главная его спеціальность, писаніе всевозможныхъ уставовъ, начинала сильно страдать отъ «сластолюбія и чревоугодія», какъ выражался самъ Саламатовъ. Зачастую, утромъ того дня, когда къ нему должны были явиться для полученія проекта устава и внесенія выговореннаго куша, ниодной строки этого проекта не было еще написано. Вотъ тутъ-то и разсчитывалъ Малявскій, первѣе всего, сдѣлаться пайщикомъ Саламатова; а дешево свои услуги продавать онъ не желалъ, почему и не соглашался на секретарскія обязанности, которыя Саламатовъ предлагалъ ему. Онъ писалъ статьи въ пользу того или иного предпріятія, за что, чрезъ Саламатова, получалъ крупный гонорарій, исполнялъ отдѣльныя порученія разныхъ обществъ, но ревниво охранялъ положеніе самостоятельнаго дѣятеля, который не нынче-завтра можетъ самъ превратиться въ Саламатова. Борисъ Павловичъ смотрѣлъ на Малявскаго менѣе проницательно, чѣмъ-бы ему слѣдовало. Онъ зналъ хорошо, на что Малявскій годенъ, онъ распозналъ его «себе на умѣ», его стремленіе къ карьерѣ, любовь къ наживѣ и злобное самолюбіе, но Саламатовъ не догадывался, что этотъ «фолликюлеръ» изучаетъ его такъ старательно, такъ зорко выжидаетъ минуты, когда придется волей-неволей взять его въ равноправные помощники.
Малявскій очень хорошо понялъ, въ чемъ заключается искусство Бориса Николаевича по писанію проектовъ. Онъ чувствовалъ себя способнымъ замѣнить его въ этой спеціальности; у него не было только личнаго кредита. Чуть не со слезами ярости видѣлъ онъ, какъ
