К свадьбе сшили им с Бубой одинаковые голубые платья. Это было очень бестактно.
— В одинаковом! Точно две старухи из богадельни. И потом, нельзя же напяливать на взрослую девушку тот же фасон, что на десятилетнего ребенка!
Примеряя платье, она с находчивостью отчаяния высоко поднимала плечи, чтобы подол отпустили подлиннее. Но, как всегда водится, совершенно не вовремя вошла мама и сунула нос куда не следует.
— Зачем ты плечи поднимаешь? Смотри, платье у тебя до пят выходит, как у карлицы. Какая глупая девочка!
После этого Таня вытащила из зеркального шкапа сразу четыре шоколадины. Три для себя, одну для Бубы.
— Сколько мне на этой проклятой свадьбе дела будет — ужас! — говорила она Бубе, облагодетельствованной и благодарной. — Ужас! Ужас! Тебе-то хорошо, ты младшая дочь, ребенок. А я после Лиды остаюсь старшая. На мне все заботы. Я и гостей принимай, я и угощенье приготовляй, я и за всеми порядками следи. Нужно еще шаферов выбрать и дружек — и все я, все я. И когда я все успею — сама не знаю. Тебе-то хорошо.
Толстая Буба жевала шоколадину и смотрела на Таню с интересом, но и с некоторым недоверием.
— А представь себе, — продолжала Таня, заваливаясь на диван и задирая ноги на спинку. — Представь себе, что получится, если у мамы как раз в этот день будет мигрень? Она как раз сегодня говорила няне: «Я так замоталась, что, наверное, к свадьбе голова заболит». Подумай только, какой ужас! Ведь тогда уж буквально все ляжет на меня, как на старшую в семье. Наедут все эти наши дядюшки-сенаторы и тетушки-генеральши, и я должна буду их занимать и угощать, а тут все эти лакеи, фрукты, родня жениха, изволь им разливать шампанское, а потом провожать молодых на вокзал и следить за всем порядком, чтобы не перепутать, когда их везти в церковь, а когда на поезд. Тебе-то хорошо на готовеньком. В церковь-то мама вообще не поедет, даже если будет здорова, — это не в обычае. Значит, опять я за старшую, должна следить за службой и за хором. И потом, если у мамы будет мигрень, на меня свалят давать наставления новобрачной. Ужас! Прямо хоть разорвись.
— Какие наставления? — удивленно, но все еще с недоверием спросила Буба.
— Как какие! Неужто ты никогда не слыхала, что мать всегда дает наставления новобрачной? Это каждый дурак знает. Я еще не придумала какие, но, если мама захворает, придется взять на себя. Ничего, милая моя, не попишешь!
Накануне свадьбы пришлось-таки гордой Лиде смириться перед сестрами. Пришла в классную со своей приятельницей Женей Алтыновой (злющая старая дева лет под тридцать, и нарочно с Лидой на «ты», чтобы молодиться), пришла и говорит:
— Слушайте, дети. («Дети»! Как вам это нравится!) На свадьбу приедет из-за границы мать моего жениха. Пожалуйста, ведите себя прилично и отвечайте ей вежливо: «Oui, madame»[52]. А то у вас манера рубить басом «вуй» и кончено. Она очень важная дама и может обидеться.
Лида, между прочим, отлично знала, что у детей считалось страшным унижением именно это «oui, madame». «Точно подлизы какие-нибудь». Поэтому она тут же прибавила:
— Все равно она после свадьбы опять уедет, и вы ее, может быть, никогда и не увидите, так что никто и не узнает, что вы вежливо отвечали. Словом, намекнула на то, что позор будет не вечен.
Но уже от одного разговора об этой унизительной сделке со своей совестью Тане стало стыдно.
— Ну, это там видно будет, — сказала она особенно развязным тоном, чтобы покрыть неловкость.
— Таня! Как ты отвечаешь сестре! — подкатила глаза Женя Алтынова.
— А вам-то что? — отбрила Таня. — Ведь не вы женитесь.
И, подхватив Бубу за руку, с достоинством вышла.
Вечером, конечно, скандал. Лида наябедничала, мама сердилась. Пришлось вытянуть из зеркального шкапа пять шоколадин. Но и с этим не повезло. Лида утром заметила. Жених-то пред свадьбой заскулился, конфет привозил меньше, вот брешь в коробке и бросилась в глаза. Пошли разные бестактные догадки и расспросы. Хорошо, что у мамы сделалась мигрень, и это отвлекло ведьму Лиду.
Наступил день свадьбы. Таня с утра волновалась больше всех.
— Мама, а как же насчет дружек? Кого я должна пригласить?
— Да ты-то тут при чем? — оскорбительно удивилась мать. — Давно все сделано, и Лида позвала, кого хотела.
— Ну, если так, я умываю руки, — с достоинством отвечала Таня.
Но мама достоинства не поняла и совсем некстати заметила:
— Да, да, непременно хорошенько умой. У тебя вечно пальцы в чернилах.
Причесывал парикмахер. Причесал, как идиот, в локоны.
— Так мамаша приказала.
Таня сейчас же свои локоны подколола шиньоном.
— Венчаться будут в церкви Уделов, — озабоченно говорила она Бубе. — Потом поздравления в Северной гостинице — и сразу на Николаевский вокзал. И всюду должна я сама, и всюду я сама, как старшая в доме.
Лида одевалась у себя в комнате. Она сидела перед зеркалом, а тетя Вера, надув от усердия губы, прикалывала ей вуаль.
— Погодите, — влетела Таня. — Я сама приколю.
Она подскочила, оттиснула негодующую тетку в сторону, запуталась ногами в вуали и не упала только потому, что ухватила невесту за голову.
— Пошла вон, дура! — завопила та. — Господи, что за наказанье! Кто ее сюда пустил?
— Ну, если ты не хочешь, — с достоинством отвечала Таня, — так мне-то ведь, в сущности, все равно. Тебе же хуже.
— Посмотрите, она мне ножищами вуаль разорвала! — в отчаянии вопила Лида.
Тетка кинулась растягивать фату, а Таня, пожав плечами, вышла.
— Я же еще и виновата!
— Где ты была? — спросила ее стоявшая в коридоре Буба.
— Учила тетю Веру фату прикалывать, — не совсем уверенно отвечала Таня.
— Так это они на тебя так кричали?
— Что за вздор! — буркнула Таня. — Бегу сейчас распоряжаться насчет автомобилей.
Буба поплелась за ней.
В гостиной они застали нарядных барышень и кавалеров, и у всех на плече были букетики флердоранжа.
Распоряжалась всеми старая дева Алтынова.
— А! — радостно закричала она. — Вот и мартышки пришли. Дайте же и мартышкам по цветочку.
Таня чуть не заплакала. Так унизить ее при Бубе!
В церкви все сошло благополучно. Таня старалась пролезть поближе к невесте, но ее оттянула за платье какая-то ведьма и зашипела:
— Стойте смирно, девочка, об вас чуть батюшка не споткнулся. Ну да это все ерунда. Главные заботы начались в Северной гостинице.
— Сиди смирно, — сказала она Бубе. — И не лезь под ноги. Я должна принимать гостей. Теперь Лида уже обвенчана, и с этой минуты я старшая в семье… Пойду скажу несколько слов Евгении Петровне, то есть Жене. Я ведь теперь буду с ней, конечно, на «ты».
Женя Алтынова беседовала с каким-то господином. Таня быстро подбежала к ней.
— Женя! — сказала она тоном Лиды. — Женя! Не хочешь ли чего-нибудь? Грушу или винограду? Пожалуйста, не стесняйся. Я ужасно занята.
Женя выпучила глаза и долго смотрела ей вслед.
Таня подлетела к двум сановитым старикам, серьезно беседовавшим с бокалами в руках.
— Не хотите ли чего-нибудь? — самым светским шепотом спросила она. — Пожалуйста, не стесняйтесь. Я ужасно занята.
Старики испугались и заморгали глазами, а Таня ринулась дальше.
Увидела какую-то старую длинную даму с чашечкой мороженого в руке и вдруг схватила ее как раз за ту руку, в которой была чашечка, и дружески ее потрясла. Мороженое шлепнулось старухе прямо на колено, как лягушка.
— Я ужасно занята, — кинула Таня на ходу.
Встретилась Буба, уныло жевавшая грушу.
— Тебе-то хорошо, — сказала Таня, — а мне нужно обежать еще всю ту сторону. Нужно со всеми быть любезной.
— Ты ужасно красная! — сказала Буба и поглядела на нее с уважением.
— То ли еще будет! Вон стоит дядя Поль. Нужно будет сказать ему несколько любезных слов.
Она подбежала к высокому господину с седыми височками, который, грациозно склонив голову перед хорошенькой дамой, что-то говорил ей вполголоса.
— Дядя Поль! — крикнула Таня, подбежав к нему вплотную. — Не хотите ли вина? Пожалуйста, не стесняйтесь. Я сама очень занята.
Дядя Поль посмотрел на нее совсем строго и даже недовольно.
— Что ты все мечешься, девица? — сердито сказал он. — Пойди к своей нянюшке и скажи, чтобы она тебя причесала. Ты растрепана, как чучело.
Таня улыбнулась дрожащими губами и поспешила отойти.
«Старый нахал! — подумала она. — Что сейчас на очереди? Пора отправлять молодых».
В центре зала стояла Лида, окруженная поздравителями. Тут же была и мама.
— Посоветуюсь со старухой, — решила Таня.
— Мама! Мама! — позвала она. — Не пора ли нам отправлять наших молодых на вокзал? И потом еще, — прибавила она вполголоса, подойдя поближе и очень деловито, — может быть, вы хотите поручить мне сделать наставление новобрачной? Так, пожалуйста, не стесняйтесь…
