— Ну что? — спросила шепотом Лена.
Ира лукаво скосила глаз и кивнула утвердительно головой. Масон был расшифрован и пойман.
Девчонки зашептались, смотря на героиню горящими глазами.
— Ира! — вдруг особенно громко крикнула через стол Варя. — Ты какой номер перчаток носишь?
— Шесть с половиной, — подчеркнуто отвечала Ира. — И я люблю длинные, без пуговиц, цвета крем. Шесть с половиной.
— Она носит шесть с половиной! Шесть с половиной! — затараторили девчонки. — Нетрудно запомнить, хи-хи.
«Старуха» пожимала плечами. Масон глядел с недоумением.
Едва обед кончился, подруги схватки Иру под ручки и потащили в спальню.
— Ну что? Ну что? Да говори же скорее! Узнала знак?
Ира сидела на постели, растерянная, и пухлые ее щеки дрожали от волнения.
— Я… Я заметила много знаков. Но я не знаю, какой настоящий. Но что он принял меня за масонку, в этом я уверена, потому что он обещал со мной обо всем говорить.
— Расскажи скорей! — визжали подруги и давили пухлую Иру, стараясь прижаться к ней поближе. — Говори все по порядку.
— Ну, вот. Мы сели за стол. А он тихонько сказал «душечка». А потом еще сказал, — но это глупо…
— Нет, ты должна все, все говорить. Говори все.
— Сказал «пышечка». Глупо, точно я толстая.
— Ну, а потом?
— А потом тихонько под столом погладил мне руку.
— Вот-вот! — обрадовалась Варя. — Вот это, верно, и есть.
— Я тогда тоже погладила ему руку, чтобы показать, что я поняла. Тогда он немножко подождал и погладил мне коленку. Я нечаянно пискнула, а он испугался. Может быть, я должна была его тоже погладить, но мне стало страшно. Тогда я его тихонько спросила: «Теперь у вас от меня уже не может быть тайны?». Он сразу понял, кто я, и сказал: «Завтра в восемь у метро Клебер».
— Ура! Ура! Ура!
Визг, поцелуи, негритянские танцы. На визг явилась «старуха».
— Чего вы так кричите? — сердито сказала она.
— Мама! — крикнула Варя, — Мы тебе что-то расскажем, когда масон уйдет.
— Какой масон? — удивилась мать.
— Да этот, Рыбаков. Разве ты не знала, что он масон?
— Рыбаков? Да он вовсе не Рыбаков, а Трабуков. Вечно у вас какая-то ерунда.
Девчонки долго смотрели друг на друга, выпучив глаза и приоткрыв рты.
Поэты и вообще люди, пишущие стихи (они не всегда бывают поэтами), знают, что иногда строчка, положившая начало и вызвавшая все стихотворение, при дальнейшей обработке оказывается совершенно ненужной, выпадает и заменяется другими словами.
Упоминаю я об этом, потому что в жизни, как в стихотворении, вдруг зазвенит какая то фраза — фраза жизни, конечно, вернее, событие или явление, — словом, ясно, что я хочу сказать? — так вот — зазвенит фраза и покажется такой значительной, что все начинает как бы подгоняться к ней, а потом жизнь выбросит ее, как совершенно ненужную и даже портящую.
Выбросит и забудет.
Началось это все совсем-совсем просто. Удивительно просто.
Началось за завтраком.
К завтраку пришла гостья — мадам Кошкина, приятельница Лизиной тетки. Завтракали, значит, втроем. Вот эта самая гостья, тетка и Лиза.
За завтраком между разварным сигом и жареной телятиной (как глупо выходит, когда решающие моменты жизни приходится определять такими банальными бытовыми словами) вышел некий перерыв событий, то есть, попросту говоря, Дарья замешкалась в кухне. И тут, очевидно, чтобы заполнить паузу, гостья обратила внимание на Лизу и спросила:
— А сколько же вам, Лизочка, лет? Я что-то не помню.
— Через месяц будет шестнадцать, — отвечала Лиза.
Тут гостья, вероятно, чтобы проверить, не привирает ли опрошаемая, вгляделась в Лизино лицо и сразу же воскликнула:
— Но до чего она у вас бледна! Ну можно ли быть такой бледной!
— Сидит долго по вечерам, — объяснила тетка. — Задают такую массу уроков, что раньше двенадцати она никак справиться не может. Зубрит, зубрит, а отметки неважные. И на что девочкам все эти алгебры и какие-то там зоографии, или как их там… Лиза, какая это у вас такая наука, вроде географии?
— Космография, тетя.
— Да, космография. Ну на что девочкам космография? Только порча здоровью. И вечно у нее из космографии единицы.
Лиза покраснела.
— И вовсе не вечно. Всего три. Всегда вы придираетесь.
Гостья посмотрела на нее с состраданием и сказала тетке:
— Возьмите репетиторшу. Хотите, я пришлю к вам своего Васю? У них там, в корпусе, все эти премудрости проходят. Он объяснит Лизе.
Тут подали телятину, разговор оживился и переменил тему.
Но в субботу вечером явился морской кадет и представился:
— Василий Кошкин, второй.
Василий-второй долго мямлил что-то о космографии, краснея и заикаясь. Потом Лиза повела его в свою комнату, грациозно раскинулась на диване, сощурила глаза, как настоящая львица, и сказала:
— Я не понимаю, что такое азимут.
— Азимут есть угол, образуемый вертикалом, — начал Василий-второй, покраснел, заморгал и смолк.
— Скажите, — спросила Лиза, весьма довольная смущением Кошкина. — Скажите, вы не находите, что я слишком бледна?
— Н-нет. Я вообще никогда ничего не нахожу.
Он кашлянул, хотел даже высморкаться, но, взглянув на свой казенный носовой платок, раздумал и только посмотрел на Лизу умоляющими глазами. Не добивай, мол.
— Я бледна оттого, что всю ночь изучаю мировую литературу. Я сейчас читаю Ардова «Руфину Коздоеву», — сказала Лиза тоном светской красавицы и поболтала ногой. — Итак, — продолжала она, — азимут есть угол, образуемый… Впрочем, мы еще успеем. Расскажите лучше о ваших товарищах. Кто у вас в классе самый красивый?
Василий-второй, запинаясь и краснея, отвечал, словно на экзамене по невыученному билету.
— Так, значит, самый красивый князь Пещерский? — спрашивала Лиза. — А кто самый старший?
— О-он же. Он самый старший. Ему уже восемнадцать.
— Так. А кто у вас самый глупый?
— Т-тоже он. Мы его называем принц Иодя. Это сокращенное от идиот.
Лиза кокетливо покачала головой.
— Ай-ай-ай! Как зло! И держу пари, что это вы придумали. Да, да, да. Я сразу заметила, что вы ужасно злой и остроумный. Вы весь такой — уксус, перец и соль. И не смейте спорить. Я вас поняла.
Василий-второй стал истерически смеяться, взволнованный и счастливый.
Тогда Лиза взяла с дивана подушку с вышитой гарусом собачкой, положила ее стоймя себе на колени, обе руки перекинула, как лапки у собачки, и прижалась к ним лицом.
— Которая собачка вам больше нравится?
— Га-га-га! — восторжено хохотал Василий-второй.
— Поцелуйте лапку у той, которая вам больше нравится.
Кошкин чмокнул Лизину руку.
— Однако, — строго остановила его Лиза. — Вы забываете об азимуте. Азимут есть угол, образуемый… чем?
Морской кадет Василий Кошкин-второй приходил по субботам и по воскресеньям. Занимались космографией. Лиза уже знала, что азимут есть угол, образуемый вертикалом, проходящим… дальше уже не так было ясно. Но тут кадет заболел воспалением легких и прислал своего товарища, князя Пещерского, принца Иодю.
Принц Иодя был действительно очень красив. Высокий, белокурый, с античным профилем.
— Я не понимаю, что такое азимут, — сказала ему Лиза, прищурившись, как тигрица, и болтая ногой, как львица.
— Азимут есть угол, — отвечал Иодя. — Разве Вася Кошкин вам этого не говорил?
— Нет, — сказала Лиза. — Он забыл.
Потом взяла подушку с вышитой собачкой, положила ее на колени, прижалась лицом.
— Которая собачка вам больше нравится?
Иодя вытянул губы и поцеловал по очереди обе ее руки.
— Какой вы хитрый! — сказала Лиза. — Я с первого взгляда поняла, что вы очень хитрый и умный.
Иодя грустно улыбнулся.
— Да, я знаю, что я умен, — сказал он. — Ничего с этим не поделаешь. Это даже неудобно. Все сразу поймешь, а потом и стоп. Потом и делать нечего. Вы тоже умная? — деловито справился он.
— Да, я тоже.
— Вот как мы друг к другу подходим. Только я, к сожалению, решил жениться на моей троюродной кузине, на Вале Пещерской. Ужасно досадно.
— Вы в нее влюблены?
— Нет. Я в любовь не верю. У меня холодный анализирующий ум. Я ее анализировал и решил, что на ней следует жениться. К ней перейдет все состояние дяди Були. И потом она тоже умна. Мы вместе катаемся на коньках.
Он посмотрел на Лизу внимательно и прибавил:
— Ужасно жаль, что я вас так поздно встретил на своем пути.
— А сколько лет вашей кузине?
— Около тридцати пяти. Но она еще очень моложава.
— А она согласна?
— Да. То есть она ничего не знает, но я уверен, что она согласится.
На второе воскресенье принц не пришел. Он был оставлен без отпуска. Заменить его явился маленький черненький желчный мальчик, Костя Ирбитов.
