Человек маркизы - Ян Вайлер

– И что? Как поживает твой бизнес с маркизами?

– Хорошо, спасибо, – торопливо ответил мой отец. – Дела идут хорошо. Особенно с помощью Ким. У неё талант в продажах.

– Да? В самом деле? – удивилась моя мать, потом встала, чтобы смешать себе джин с тоником.

Она нервничала. И для этого имелись основания. Это прямо висело в воздухе.

– Маркизы – просто хит, – добавил Рональд, как будто должен был помериться силой с Хейко. Или изобразить для него, что он под конец вытянул главный приз с этими штуками. Он пил свой чай со льдом.

– Ясное дело, они крутые, – сказал Хейко. – Иначе что бы вы делали все эти шесть недель в этой рурской дыре? – Он сказал это с пренебрежением, которое вывело меня из себя. И мне казалось, что это было не его собачье дело. У меня совсем не было желания рассказывать ему про наш Бич-Клуб, про Алика, про наши поездки. Про топ-5 «Акрополисов» и про победу Октопуса в турнире по скату. Это принадлежало только мне и моему папе. И я скрестила руки на груди и гордо заявила:

– Мы слушали «Пудис». – Я взглянула на Рональда Папена, тот кивнул и окрылённо улыбнулся мне.

– Самый кромешный ужас – «Силли», «Карат» и «Пудис», – продекламировал Хейко, засмеялся и пополнил свой стакан.

Я сочла эту кричалку оскорблением Рональда Папена.

– И мы совершенно фантастически питались, – добавила я. – Там я нашла друзей. И погода стояла всегда купальная. Это были лучшие каникулы в моей жизни.

– Это прекрасно, сокровище моё, – сказала моя мать тоном примирения.

А ведь я ни в чём не соврала. Хотя мы питались в основном колбасками, друзья были в среднем на сорок лет старше меня, но с погодой всё было именно так, а если при купании не обращать внимания на затхлый запах канала Рейн-Герне, то получался вполне гламурный пляжный опыт. По крайней мере, я говорила всерьёз.

Установилась тишина, которая парализовала всех четверых. Рональду это было знакомо по некоторым встречам с клиентами. Никто не был так закалён в сидении на чужих диванах, как он. Моя мать чувствовала себя неуютно, ей, видимо, было жаль этого худого мужчину, который крепко держался за свой стакан, иначе бы провалился на глубину в сто метров. А Хейко, возможно, размышлял о том, как бы ещё унизить своего старого друга и предателя перед тем, как вышвырнуть его вон.

Когда я как раз решилась разбавить эту сцену и просто поболтать о Месуте Озиле, на террасу вышел Джеффри. После нескольких недель лечения он уже мог обходиться без пластырей и компрессов. Обожжённая кожа на шее и на левой половине лица уже не была красной, но оставалась тонкой, мутной и покрытой шрамами. Я испугалась, увидев его, не только потому, что была виновата в этом, а ещё и потому, что это выглядело действительно ужасно.

Он подошёл к Рональду Папену и поздоровался с ним, дружелюбно протянув руку:

– Здравствуйте, я Джеффри.

В этом жесте было столько очарования и невинности, что я почувствовала себя ещё более по-свински. Рональд обстоятельно выбрался из своего кресла, сделал полупоклон перед мальчиком и сказал:

– Здравствуй, а я Рональд. Я папа Ким.

Джеффри сказал:

– Я знаю, Ким специально не поехала с нами в отпуск, потому что хотела побыть у вас.

От этой фразы у меня подкосились ноги. То, как малыш это сказал, звучало так, будто я предпочла ехать куда угодно, только не с ним. И так, будто сам-то он мечтал быть со мной во Флориде. И это после того, что произошло. У меня слёзы навернулись на глаза. Я встала, подошла к нему и обняла. Он прижимал меня, но в то же время удерживал на дистанции, но не потому, что не хотел сближаться. Наоборот.

– Ты со мной осторожнее, ещё пока бывает больно.

Потом он спросил у матери, можно ли ему мороженое, и скрылся в кухне. Меня эта сцена доконала. Я сочла бы за норму, если бы он игнорировал меня или кидался камнями.

– Так. Ну, мне пора. Работа ждёт, – объявил мой отец, как будто только что отфильтровал из разговора, что господа больше не нуждаются в маркизах: ни в декоре «Копенгаген», ни в «Мумбай».

Он отставил стакан и опять предпринял усилия, выбираясь из глубокого летнего кресла. Потом подошёл к Хейко, подал ему руку и сказал:

– Ты хорошо устроился. Рад за тебя.

Он сказал это жёстче, чем намеревался.

Хейко пожал ему руку и ответил:

– Будь здоров, Ронни.

Между мужчинами не чувствовалось соперничества, зато их позиции были слишком неравными. Скорее, уважение, признание. Механизм заносчивости в Хейко замер. Теперь они стояли друг перед другом лишь как старые, пришедшие к отчуждению друзья.

Мама и я пошли проводить папу до машины.

– Спасибо, что ты зашёл к нам. Для Хейко это было очень важно, – сказала моя мать. – После стольких лет. И что вы оба мирно посидели на террасе. Может быть, дело во времени.

– Но это было действительно великолепно. Этот чай со льдом. Из Америки. Неслыханное дело, – сказал Рональд Папен и улыбнулся.

Я знала точно, сколько процентов иронии содержалось в этой похвале. Но это было сильно меньше, чем, вероятно, предполагала моя мать. Он повернулся ко мне и неловко меня обнял.

– Это были самые лучшие каникулы в моей жизни, – сказал он.

– Да у тебя же их вообще никогда не было.

– Да. Точно. Ну надо же!

Я не хотела его отпускать.

– Ты можешь мне звонить, когда хочешь. И это же всего восемьдесят километров, – сказал он.

Я снова расплакалась, и это снова вызвало у него судорожные метания. Как будто я у него на глазах стала истекать кровью.

Наконец я вцепилась в него и сказала:

– Езди, пожалуйста, осторожно, папа. Будем созваниваться.

И он сел в машину и медленно тронулся, слегка дезориентированный без своей лоцманши, но решительно устремляясь вперёд, в этот августовский вечер.

Когда мы снова были в доме, я перенесла свой чемодан к себе наверх. После шести недель в складском ангаре Рональда Папена я казалась себе гостьей в своей прежней жизни. Я легла на кровать и смотрела в потолок. Дверь открылась, и вошла мама.

– Мы хотели кое о чём с тобой поговорить. Ты не спустишься?

Я предполагала, что речь пойдёт об отпуске. Может, меня собираются пичкать рассказами о дорогих экскурсиях или экзотических блюдах. Или Хейко представит новые бизнес-идеи. Кроме того, срочно же надо решить, какой ресторан выбрать для