ответила Франческа.
А то, что произошло потом, имело привкус прошлого — мирного, здорового и правильного, — и хватило всего мгновения, чтобы оно стало настоящим. Достаточно было захотеть. И казалось: все вернулось.
Значит, все это моя паранойя. Я вечно придумываю веяную фигню. Он ничего не знает. У меня еще есть время. Позже, засыпая, Франческа подумала, что, возможно, на ужине не происходило ничего странного. И нет никакого заговора против нее. Все просто: друзья, объединенные одним двором, собираются и ужинают вместе, чтобы почувствовать себя ближе и не думать об исчезновении ребенка. Чтобы обнимать, защищать и заботиться. Большая семья. И ее семья тоже.
Залитые светом неоновых огней проходы между рядами супермаркета были неестественно безлюдны, словно наступил апокалипсис. Эмма сидела в тележке и указывала на все, что видела, что-то радостно лепеча. Анджела трусила рядом со своей сестрой и матерью, затем подпрыгнула и, промчавшись по проходу, исчезла из поля зрения. Франческа вздрогнула, как от удара, и бросилась с тележкой догонять дочь.
— Анджела, вернись! — закричала она.
Догнала. Присела на корточки, чтобы сравняться в росте, и мягко постаралась вдолбить в голову дочери, что та не должна убегать от матери.
— Ты можешь играть сколько хочешь, но только там, где я могу тебя видеть. О’кей?
— Хорошо, мама.
Взгляд Анджелы лучился такой искренностью, что Франческа обняла ее и поцеловала. Эмма протянула ручки из тележки, Франческа взяла малышку на руки и потом обняла и поцеловала обеих девочек. Быть матерью — это не просто череда обязанностей и жертв. Быть матерью — это прежде всего вопрос любви.
Они остановились в отделе с фруктами. Анджела с прозрачным полиэтиленовым пакетом в руках рассматривала персики, вишни, абрикосы. Франческа занималась покупками немного дальше.
— Здравствуйте, синьор, — услышала она голос дочери, выбирая сыр в отделе по соседству с фруктовым.
Здравствуйте, синьор.
Она резко повернулась, готовясь убивать.
Рядом с Анджелой стоял Фабрицио.
— Привет, Анджела, — сказал Фабрицио. — Как дела?
Девочка, никак не отреагировав, принялась складывать в пакет зеленые цукини, фиолетовые баклажаны, красные помидоры.
Фабрицио приближался к ней.
Вали отсюда, скомандовала себе Франческа. Разворачивайся на каблуках, бери дочь и уходи. Закрой эту главу. Навсегда. Прощай. Вали отсюда. Взгляды жильцов кондоминиума повсюду. Они видят то, чего не видишь ты. Она покосилась на него. Ты спаслась один раз, но ты не сможешь спасаться вечно.
Анджела в овощном ряду напевала колыбельную, которую мать пела Франческе, когда та была маленькой. «А — авантюристы, Б — бравые ребята, В — это воришки, избежавшие расплаты».
Фабрицио подошел к ней.
— Как ты снова меня нашел? — спросила она.
— Выследил, — с улыбкой ответил он. И попытался обнять ее.
Она отстранилась.
— Не волнуйся, никого нет. Я проверил, — сказал Фабрицио.
Они смотрели друг на друга.
Она отвернулась и наклонилась, чтобы взять банку помидоров без кожуры.
— В чем дело, Франческа?
Она положила очищенные помидоры в тележку.
Взяла банку консервированного тунца.
— Мне нужно идти, извини, — она сжала руки на ручке тележки.
Сидевшая в ней Эмма была настоящей, реальной, в отличие от того, что происходило тут.
— Франческа, — Фабрицио положил руку ей на плечо. — Скажи мне, что происходит?
Теперь она посмотрела на него.
— Мне правда нужно идти.
Он убрал руку с ее плеча.
— Ладно.
— Слушай, — сказала она. Он остановился. — Из-за тебя у меня проблемы. Эта гребаная игра, Фабрицио, эта наша игра слишком опасна для меня.
Вот, она это сказала. Теперь все кончено. Наконец.
Она должна уйти. Уйти немедленно. Она услышала шум в другом проходе. Какой-то настойчивый шорох. Кто там?
Фабрицио тоже огляделся.
— Мне больше нечего тебе сказать, Фабрицио.
Она смотрела на него слишком долго. Бежать, скорее бежать отсюда! В соседнем проходе кто-то шуршал, продвигаясь сюда, и Анджела теперь тоже наблюдала за ними со стороны. Франческа заметила в глазах дочери взрослый интерес.
— Мама? — услышала она и потянула тележку.
— Тебе нечего мне сказать, но я должен, — он не двинулся с места. Преградил ей путь.
— Тогда говори и уходи.
— Я влюбился в тебя.
Он произнес это, глядя ей в глаза, стоя в миллиметре от нее, и, сказав, не ждал больше ни секунды. Исчез, будто его никогда и не было.
— Мама, этот дядя — плохой? — Анджела догнала ее.
— Плохой? — прошептала Франческа, не понимая, что говорит ее дочь, не понимая, что говорит она сама, в ушах стоял звон, шум крови. — Нет, котенок, — выдохнула она, — он не плохой.
Анджела выпрямилась, уперла руки в бока и сказала:
— Нам он не нравится.
— Вам с сестрой? — уточнила Франческа, все еще в своих мыслях.
— Нет. Нам.
Прихожу домой из супермаркета. Уже поздно. Ты мне напоминаешь, что в понедельник едешь в Лондон на первую встречу. Не знаю, ошибаюсь ли я, но мне кажется, ты смотришь на меня грустно, беспокоясь о боли, которую можешь мне причинить. Ты добавляешь про «несколько дней» и ждешь моей реакции, каких-то слов. Я и сама хотела бы сказать тебе кое-что важное, но девочки требуют твоего внимания и тихий-тихий голосок говорит: «Мой папа». Даже ты не можешь устоять. И правильно, надо идти к ним.
Я начинаю разбирать покупки и понимаю, что не купила ничего нужного. Забыла. Тут только вредные сладости, которые тщательно выбирает Анджела, а я обычно тихонько ставлю обратно на полку в магазине, бутылка молока — я не проверила дату, срок годности истекает завтра, мыло, которое, я точно знаю, страшно жжет глаза девочек, да вдобавок тунец и майонез, несъедобные, по мнению семейства. И никаких нужных продуктов. Я достаю из морозилки бульон, который заморозила для Эммы. Заказываю три пиццы. Воспользовавшись тем, что ты в кои-то веки дома, с головой бросаюсь в свою книгу — просто чтобы не думать. Но потом звонит домофон, я выныриваю на поверхность, и мысли возвращаются. Лондон, думаю я. Слово, которое так напугало меня, когда ты произнес его впервые. Теперь я просто думаю: не оставляй меня одну. Это обычная мысль, я обычная плакса, которая всегда твердят одно и то же, всегда жалуется и не может ничего предпринять. Но теперь эта мысль имеет совсем другое значение, а именно: помоги мне быть хорошим человеком, не позволяй мне сделать то, чего я так страстно хочу.
Рассвет вошел в дом, округлый, чистый, легкой лазурью проник в спальню. Франческа забыла опустить жалюзи. Как только она открыла глаза, рассвет изменился: солнце превратилось в раскаленный шар. Франческа ахнула. Она почувствовала, как что-то укусило ее за руку
