Франческа, я всегда тебя прощаю»).
— Да, — тихо сказал Массимо, — кстати, я думаю, мы опаздываем.
— Ты мне ничего не говорил.
— Вылетело из головы, прости. Колетт пригласила нас к себе. Всех жильцов. Ты против?
Всех.
— А когда ты ее видел?
— Она позвонила мне. Это так мило, я рад, что нас пригласили. Первое приглашение на ужин с жильцами кондоминиума. Там будут все.
Все.
И с каких это пор вы с Колетт стали так близ — ки? С каких это пор у Колетт есть твой номер?
«Можно спросить у тебя, дом?»
«Нет, — сказал дом. — Улыбнись и скажи: это пре красная идея».
— Хорошо, — обронила Франческа.
«Я велел тебе сказать: это прекрасная идея!» — грянул дом. Франческа молчала.
— Давай, Фра, идем, мы уже опаздываем, — Массимо сиял, словно новенький кофейник. — Анджела! Идем!
И он взял на руки Эмму.
Потом поправил галстук, гладя в зеркало в коридоре, и открыл дверь.
На лестничной площадке чужого дома находились муж, жена, две дочери и бутылка вина — в руке мужа. Приятно пахнущие. Хорошо одетые. Семья. Дьявол, заточенный в теле Франчески, бешено молотил кулаками, пытаясь выбраться наружу.
Колетт им открыла. Впервые кто-то из жильцов кондоминиума распахнул перед Франческой двери своего дома. Они провели в «Римском саду» почти полгода, но встречались с другими жильцами только во дворе. И еще некоторые приходили — вламывались? — к ней домой. За все это время единственным домом, который она видела, был дом Фабрицио (и Марики в день допроса, но Франческа не хотела об этом думать).
Мы все будем там. Дьявол в ее теле сказал: «Теперь ты снова увидишь Фабрицио».
Колетт была одета в легкий шелковый костюм цвета ржавчины, на пальцах три маленьких золотых кольца, лак на ногтях под цвет костюма, золотистые волосы уложены идеальными локонами, духи — ее духи — с великолепным ароматом… с той почти незаметной ноткой, той странной ноткой, которая растеклась по телу Франчески, пока они обменивались имитационными поцелуями.
Все уже были внутри. Фабрицио-Фабрицио-Фабрицио. Жильцы кондоминиума разговаривали и улыбались. Квартира Колетт, наверное, была не больше, чем их с Массимо, но казалась бесконечной. Дом женщины, которая долго жила и много путешествовала; на стенах — старые фотографии Колетт с мужем на фоне красивых пейзажей, старинные картины в отреставрированных рамах, блестящий пол, чистый и стильный. Франческа искала глазами Фабрицио, но не могла не заметить, что Колетт тепло, очень тепло, поздоровалась с Массимо и обняла его, как друга, как сына. И Анджела тут же вклинилась в толпу жильцов, без раздумий бросила мать, стала играть со взрослыми и детьми, и даже Эмма переходила из рук в руки, радостно повизгивая и лепеча. Жильцы кондоминиума с таким воодушевлением встретили Массимо и девочек, будто знали их всю жизнь. Даже Колетт, которая всегда игнорировала малышек, теперь ласкала и целовала их, а те весело смеялись. Массимо отдал Колетт бутылку вина и принялся болтать с соседями, как с давними друзьями. Будто знал весь кондоминиум, как свои пять пальцев. Будто давно к нему привык.
— Когда ты успел здесь побывать? — шепотом спросила его Франческа, пока жильцы наливали себе выпить.
Её окликнула Микела Нобиле, обвила руками за шею. Она была красива.
— У тебя просто великолепный муж, — сказала она Франческе, — тебе страшно повезло.
С каких это пор Массимо так хорошо знает этих людей? Познакомился, когда вешал шторы, такие же, как у всех? Или это случилось раньше, когда он начал поздно возвращаться с работы? Или еще раньше?
С ней, конечно, тоже говорили. Но с такой же отстраненной добротой, как всегда. Они приглашали выпить, сесть, закусить, хвалили ее потрясающие волосы, фантастическое платье, дочерей, которые были как два сокровища. Да, но…
«Дом? — спросила Франческа. — Что происходит?» Но дом был далеко и не мог ей ответить. А Фабрицио? «Там все будут», — сказал Массимо.
Сейчас я его спрошу, иначе умру. Что делает Фабрицио? Он придет?
Ты сумасшедшая, закрой рот и улыбайся.
Этот голос, который с ней говорил, не мог быть голосом дома. Дом был похож на мать: ее советы делали Франческу лучше. Направляли на правильный путь, позволяющий встретиться с миром лицом к лицу.
— Привет, Франческа, как поживаешь?
Она повернулась и увидела Карло. «Успокойся, — казалось, говорил взгляд подростка, — дыши». Она ему улыбнулась: «Да». Они выпили по бокалу — она вина, он колы, — стоя рядом, в тишине.
Фабрицио вот-вот придет, сказала себе Франческа. Колетт попросила минутку внимания.
— В такие мрачные моменты, как этот, — возвестила она с вершин своей власти, — очень важно встречаться и поддерживать друг друга! Давайте помнить каждую минуту о Марике, Джулио и бабушке с дедушкой пропавшей малышки. Мы для них надежда и опора. И давайте всегда помогать друг другу. Не будем забывать, кто мы такие, — она улыбнулась, источая храбрость, — будем рядом.
Все они посмотрели друг на друга, будто Колетт только что прочитала «Отче наш» [32], а потом приступили к ужину.
Он просто опаздывает. Придет.
Франческа заставила себя съесть незнакомое блюдо с пряностями. Когда он придет? Она даже не знала, как называлось это блюдо. Специи ощущались очень остро. Она открыла рот. Сунула туда вилку с едой. Прожевала. Проглотила. Выпила. Она улыбалась в ответ тем, кто улыбался ей. Отвечала тем, кто задавал вопросы. Болтала, как если бы хорошо умела болтать.
Просто нужно подождать. Фабрицио придет. Но когда легчайшим штрихом в минуту тишины ее ушей коснулись звуки музыки, музыки Фабрицио, той, что теперь была ее музыкой, сердце Франчески разбилось и осколки прозвенели: его не пригласили. Он не придет.
Дайте мне послушать эту музыку. Хотя бы дайте мне послушать мою музыку.
Но ей показалось, что, как только заиграла виолончель, жильцы стали говорить громче, подняли шум Все пошло в ход: столовые приборы, смех, стаканы, шаги, болтовня, кастрюли, крышки, дети — все что угодно, лишь бы заглушить эту музыку.
— Франческа, дорогуша.
Колетт, похоже, обращалась к ней не в первый раз, поскольку все замолчали и уставились на нее, и мелодия, чистая и прозрачная, хоть и звучала далеко, заполнила все пространство. И Франческе было невыносимо сложно сидеть тут, а не броситься ей навстречу.
— Прости, Колетт, — улыбнулась она хозяйке дома. — Я слушаю.
— Ты не могла бы принести хрустальные бокалы? Мы с мужем, — ее взгляд смягчился, — купили их много лет назад. Целую жизнь назад. В поездке по Америке. Я уже немолода, — она огляделась, и все улыбнулись, будто эти слова произнесла двадцатилетняя женщина, — и мне приходится беречь силы… И
