перевалившись через бортик в зеленую воду, но капитан (он, кстати, почему-то был одет не в морскую, а в сухопутную военную форму Советской армии) вдруг грозно спрашивает меня:
— Ты кто, мля?
— В данном случае актер, репетируем спектакль с разрешения начальства.
— А… А мы, вишь, тут бунт затеяли. За свободу, значит, мы…
— Что ж, тоже дело хорошее…
— Но вас мы не тронем, играйте себе на здоровье. Свободу будем на этот раз делать чистыми руками.
Вскоре их всех, естественно, арестовывают, наезжает большая команда советских, пока еще не перестроившихся гэбэшников, вершится следствие, метут всех подряд. В составе команды какая-то группа священников, не то католических, не то протестантских, которые все одеты в одинаковые черные пластмассовые сюртуки, выставив узкие шеи в черные пластмассовые прорези.
Арестованные обречены. «Оппозиция все они, новые власовцы все они, отщепенцы, и кара их ждет неминучая, слеза горючая», — говорит о них народ, который всегда прав.
А мы меж тем все репетируем и репетируем. Спектаклю все что-то мешает, но мы ведь стремимся к совершенству, не правда ли, и даже немножко радуемся, что премьера откладывается. Репетиции все продолжаются и продолжаются. Но также продолжается и следствие, потому что вокруг тепло».
«К чему бы все это? Зачем такой вещий сон? Севастополь — ведь это Крым, да?»
В знак протеста против бомбежек суверенной Республики Югославии Крестовоздвиженский сложил следующие примечательные, разящие наотмашь строки, про которые он говорил, что их очень трудно будет напечатать, несмотря на то, что цензура запрещена Конституцией:
У Мишеля Камдессу Член похож на колбасу. Потому я Камдессу Как увижу — обоссу.
А еще он говорил, что специально не употребляет вместо слова «член» другое слово, чтобы не выглядело слишком грубо. Однако не нашелся что ответить, когда его недавно спросили, кто такой Камдессу. Да и кто теперь это знает? А ведь Мишель до самого конца ХХ века был распорядителем Международного валютного фонда. Любому мог денежек дать, если бы захотел.
И это удивительно, но Крестовоздвиженский практически никак не откликнулся на бомбежку Израилем Ливана в 2006 году.
— Я ж все время пьяный, когда мне еще и писать, — неуклюже оправдывался Крестовоздвиженский, когда мы жаловались ему, что давно не слышали его замечательных стихов.
— Пойдем, дорогая моя, Нюхать клей «Момент», —
пел влюбленный пэтэушник.
Крестовоздвиженский утверждал, что сам это слышал и видел.
Крестовоздвиженский долго читал статью про какого-то фермера Сережу двадцати лет, который сначала разводил кур породы «кучинская юбилейная», потом разбогател, стал культивировать перепелов, фазанов. А потом Крестовоздвиженскому это надоело. Напился он водки да лег спать. И правильно сделал, между прочим!
Крестовоздвиженский раскрыл газету. Там было написано, что у него много денег, а будет еще больше.
По совести сказать, не любил Крестовоздвиженский консерваторию. Он говорил, что там торгуют спиртными напитками по спекулятивным ценам и вообще очень шумно. Крестовоздвиженский Родину любил, а не консерваторию.
Крестовоздвиженскому снился сон на литературно-эротическую тему. Много чего там было соблазнительного, но он был вынужден проснуться. Уж наступал ХХI век.
— А я полагаю, что сравнение большевиков со свиньями является оскорблением для этих милых хрюшечек, которых к тому же ежеминутно калечат и убивают на различных бойнях стран мира, — посуровел Крестовоздвиженский.
— Вы говорите про шведский остров Готланд? На острове Готланд, между прочим, эксплуатируемые шведские трудящиеся вынуждены глотать бензин и выдувать его в форме огненных шаров на потеху сытым аплодирующим буржуям, — отпарировал Крестовоздвиженский.
— Скажите, товарищ Крестовоздвиженский, а правда ли, что вы хоронили тетку Солженицына? — снова спросил какой-то неосторожный молодой человек.
Крестовоздвиженский в ярости вскочил и заново покрыл невежу площадной бранью.
— Вот вам, гражданин, беллетристика, похожая на игру в «Три листика», — подражая неизвестно кому, сказал Крестовоздвиженский бывшему начальнику цеха цветных кинескопов завода электровакуумных приборов Вадиму Абдрашитову.
— Бытие основы — бессюжетность. Но что есть бытие бессюжетности? — в сотый раз мучался Крестовоздвиженский, но бывший солдат Сергей Семенов и на этот раз сумел помочь ему ответом.
— Это — Россия. Она возвратилась в начало века, когда все оттуда уже давным-давно куда-то ушли, а на месте остались одни лишь хулиганы да дебилы. То-то удивляется Россия, что кругом одни уроды, вертит своими двумя головами по всем сторонам света, бедная, — взгрустнулось Крестовоздвиженскому.
— Снова заставляют жить в своей родной стране, как в гостинице, — ворчал он.
— Не знаю, не знаю ничего отвратительнее только что вымытой мокрой пепельницы, — в какой-то даже истерике нервно повторял этот любимец женщин, бывший биолог Владимир Салимон.
— А я знаю, — раздался спокойный голос Крестовоздвиженского.
— И я еще раз говорю: очки должны стоить дешево. Очки есть насущная потребность для множества людей, и поэтому спекуляция очками, заламывание за них огромных сумм являются преступлениями против человечества и должны быть сурово осуждены международной общественностью. Ведь есть же дешевые плохие очки. Следовательно: эти самые дешевые плохие очки просто-напросто нужно делать хорошо, и тогда все будет ОK, — заладил свое Крестовоздвиженский.
— Лебедь, между прочим, это всего лишь гусь с длинной шеей, — возразил Крестовоздвиженский бывшему физику Роману Солнцеву.
— А я вам говорю, что в Швеции нету грубостей, — настаивал Крестовоздвиженский. — Вот, к примеру, если ты что-нибудь у шведа спер, например велосипед, то он напишет тебе вежливое письмо: «Дорогой друг! Не могли бы Вы мне помочь найти мой велосипед»…
Так говорил Крестовоздвиженский. Но его, к сожалению, мало кто понял, бывший троцкист Борис Егорчиков принес самогону, и все, как обычно, перепились.
— Я в том шведском музее много чего видел, — громко рассказывал Крестовоздвиженский в присутствии болгарского поэта Георгия Борисова. — Например, скелет мужика, которого ранили в жопу восемь тысяч лет назад.
Ему и верили, и не верили.
— Я тоже мог бы так написать, может, еще и получше, да только у меня времени никогда нету, — горько жаловался нам Крестовоздвиженский после того памятного вечера в Центральном доме литераторов имени Фадеева, когда нас били на улице.
А бывший колхозник из Покровки Владимир Боер сказал:
— Мне кажется, что именно тогда он и сочинил эти свои знаменитые шутливые строки, являющиеся, как это сейчас утверждают многие его враги, камнем, летящим в огород «шестидесятников»:
Фаддей Фадеев вас приметил, А КГБ благословил…
— Качать Крестовоздвиженского! — выкрикнул, слегка заикаясь, бывший нефтяник Владимир Сорокин, еще не получивший тогда орден «За заслуги перед Отечеством» II степени, который он недавно получил.
— Ну и что? Ну, отпустил Ленин на волю Финляндию, отпустил Латвию. Ну и что? — упрямо настаивал на своем этот вечный спорщик, бывший слесарь-расточник Дмитрий Пригов.
— А то! — торжествующе захохотал Крестовоздвиженский. — То, что не надо мазать мир исключительно одной краской ночи! В конце концов, это ведь не
