ЭПИЛОГ
С тех пор прошло пятьдесят лет. Мир изменился. Я стала свидетельницей двух войн, но милостью Божией осталась жива, не растеряла остроты зрения и по-прежнему шью, пускай только в семейном кругу. Тебе, читатель, конечно, интересно узнать, что случилось со мной после тех событий, о которых ты только что прочитал, и зачем я вспоминаю давние истории, произошедшие словно бы с кем-то другим, а вовсе не со мной.
Ближе к концу июля, едва получив диплом, в Л. вернулся Гвидо. Только когда мы снова были вместе и я наконец-то смогла взять его за руки, заглянуть в глаза, у меня хватило духу рассказать, как его бабушка поступила со мной и как в стародавние времена поступила с Кирикой, чтобы удержать дона Урбано дома. Впрочем, я всегда верила, что Гвидо об этом не известно: никогда ещё мой избранник не выглядел таким потрясённым, таким рассерженным. Порвав все отношения с донной Лючинией, он переехал на съёмную квартиру, которую выбрал в одном из унаследованных Кирикой домов и обставил так, чтобы после свадьбы мы смогли жить там вместе с Ассунтиной, присутствие которой принял без колебаний. Разумеется, с рождением детей нам пришлось бы перебраться в квартиру побольше, но даже и сейчас две комнаты предназначались под мастерскую: зная мою гордость, Гвидо не просил меня бросить шитьё. Сам он, благодаря протекции отца Клары, нашёл работу на строительстве водопровода.
Вскоре я познакомила Гвидо с моей синьориной; ей он сразу понравился, а главное, смог убедить в серьёзности своих намерений. И всё-таки Эстер посоветовала нам переехать в Г., где нас не знали и жизнь могла сложиться куда проще. Но Гвидо тоже был человеком гордым. Он ответил, что не видит причин скрываться и с самого начала нисколько не боялся показаться со мной рядом.
Мы сделали ошибку, не поженившись сразу. Но ему хотелось традиционной помолвки, чтобы мы успели лучше узнать друг друга, хотелось спокойно подготовить пышную свадьбу, хотелось, наконец, показать бабушке и самым знатным семьям города, что он выше предрассудков и что женщина, которую он выбрал, ничуть не хуже их дочерей.
Я по-прежнему жила с Ассунтиной в двух своих комнатках, но мы виделись каждый день. Мы были молоды, мы любили друг друга. Не скрою, он желал меня, и я тоже научилась желать его в том смысле, о котором не пишут в романах. Но я погрешила бы против истины, сказав, что вынуждена была уступить его настойчивости или что он сломил мою волю силой своей страсти. Нет, нас переполняла взаимная страсть, обоюдное желание, и моя страсть была ничуть не меньше, тем более что день свадьбы всё приближался. Что до платья, то я себе сшила совсем простенькое, белое, ничуть не похожее на то, о котором мечтала в заключении, поскольку ещё не успела обзавестись привычкой одеваться, как знатные синьоры.
Но за два дня до свадьбы Гвидо по дороге на работу сбила машина, водитель которой не справился с управлением. Мой любимый скончался через несколько часов, так и не придя в сознание. Мы даже не успели попрощаться, не говоря уже о том, чтобы позаботиться о будущем. Впрочем, ни он, ни я, ещё не знали, что я жду ребёнка: я поняла это лишь пару месяцев спустя, когда уже жила вместе с Ассунтиной в квартире, которую раньше снимал Гвидо и которую Кирика по доброте душевной предложила мне за крайне низкую, почти символическую плату. И это было настоящим счастьем, поскольку, когда мой позор стал очевиден, среди тысячи возникших трудностей не было, по крайней мере, проблемы с жильём. Умри Гвидо всего через три дня, я унаследовала бы бо́льшую часть его состояния, а мой сын не считался бы внебрачным. Но по закону мы были для него чужими, и всё, что принадлежало Гвидо, досталось донне Лючинии, его единственной родственнице. Синьорина Эстер, которая, несмотря на осуждение горожан, продолжала питать ко мне привязанность, вдобавок к своему сочувствию предложила помощь адвоката; в конце концов, Гвидо, оформив разрешение на брак со мной и назначив дату свадьбы, ясно продемонстрировал намерение жениться, о чём свидетельствовали объявления, вывешенные на дверях церкви.
Вы не поверите, но, несмотря на свою без малого сотню лет, донна Лючиния билась как раненый зверь, чтобы оставить меня ни с чем. Завещания в мою пользу так и не обнаружили, и процесс длился не один год – так долго, что я устала воевать, ещё и потому, что за это время Кирика успела скончаться и, одна-одинёшенька в этом мире, оставила всё мне и моему сыну. С богатствами Дельсорбо не сравнить, но нам и этого оказалось достаточно. Больше всего мне жаль, что мой сын не носит ту же фамилию, что и Гвидо. Младенцем он был очень красивым, и так похож на отца! «Щеки, как персик, а глаза оленёнка», – подумала я, увидев его личико сразу после рождения, и назвала малыша Гвидо. Преуспев в учёбе, он уехал в Америку из-за проблем тогдашним итальянским режимом, да так и не вернулся. Я подарила ему то колечко с бриллиантом и сапфиром, и Гвидо некоторое время носил его на мизинце, потом нашёл жену и передарил ей. Детей у них нет.
Донна Лючиния скончалась ста четырёх лет от роду в абсолютно здравом рассудке. Даже оставшись совсем одна, нас она не признала, хотя мой сын и был её единственным кровным наследником, а всё состояние завещала дальним родственникам из Ф. – тем самым, что объявлялись примерно раз в четверть века, зато слетелись, будто стервятники, к смертному одру дона Урбано.
