руку.
За спиной проносятся шёпотки. Милка хмурится, она не любит быть в центре внимания, а мы к сожалению в эпицентре этого самого внимания.
И я топлю себя ещё глубже. Вновь пытаюсь поймать её за руку.
— Не называй меня так, — цедит Милла сквозь зубы, бросая затравленный взгляд на зевак за моей спиной. Отпихивает мою руку, прячась за плечом у Влада.
Это обескураживает. Я смирился, что она с ним, но знать и видеть — это разные вещи. И мне вдруг хочется его уничтожить. Горе-друг, должно быть, ловит мой взгляд, потому что воинственно скалится. Я мог бы его избить, и даже больше, но она никогда меня не простит.
Старательно беру себя в руки, смотрю на Миллу, а она пятится. В её лице вдруг читается испуг.
Это отрезвляет.
Хочу улыбнуться, сказать какую-нибудь шутку, но она так быстро убегает, что остаётся лишь смотреть ей вслед.
— Мда, Паш, — вздыхает Владик, — вот и поговорили.
— Что её так напугало? Почему она ушла? — с непониманием смотрю на друга.
— Ты, — шокирует меня Влад. — Милла запомнила тебя, как неадекватного парня, бьющего морды первым встречным. Помнишь ту вечеринку полтора года назад?
Она не может так думать. Она не может считать, что я неадекватен. Это неправда.
— Да и вообще, она не хотела ехать. Поехала, потому что я попросил, — надменно добавляет друг. Тянет мне руку. — Ладно, нам пора.
— Позвони, как доберётесь, — прошу его, — когда Милла успокоится.
— Хорошо. Позвоню. И мои поздравления, Паш.
— Спасибо, — роняю безэмоционально, погружаясь в свои мрачные мысли.
Влад уходит. Смотрю ему вслед, испытывая ничтожнейшее из чувств — зависть. Он идёт к моей Милк-Милк. Он будет с ней, а я…
Как всегда один.
Прощаюсь со всеми, говорю, что устал, и ухожу в гостиничный номер.
Милла
За несколько минут до аварии
Какая же я дура!
Не нужно было ехать… Невозможно находится рядом с человеком, которого любишь всей душой, и знать, что эта любовь — пережиток прошлого. Он всё ещё с Ликой… А я с Владом, но наши отношения висят на волоске. Он не станет всю жизнь дожидаться ответных чувств от меня. Он не железный.
— Ну ты даёшь, Милл, — Владик лучезарно улыбается и идёт к машине. Боже, он такой хороший, надёжный, безупречный. А я… просто его не люблю. — Ты что как ошпаренная убежала?
— Ты знаешь, почему.
— Он изменился. Я говорил тебе.
— Да, я знаю.
Я знаю.
— К тому же я рад, что это платье безнадежно испорчено, — веселится Владик. Выезжает с парковки. — Оно ужасно и тебе совсем не идёт.
— Да? — изображаю грозный вид.
— Да. Откуда оно у тебя?
Вот и что я ему скажу? Что давным-давно, когда за Пашкой бегала Вика, которая любила вульгарно одеваться, и мой тогда ещё просто друг сказал мне, как ему не нравится, когда девушки выставляют всё напоказ, вот тогда я решила для себя одеваться скромнее. Нет, этого определенно говорить нельзя.
Делаю музыку громче. Какой-то задушевный реп заполняет салон авто. Слова песни кажутся каким-то близкими и родными, отчего слёзы непроизвольно бегут по моим щекам.
— Ты плачешь? — Влад смотрит с тревогой.
— Нет, — смахиваю влагу с глаз. Отворачиваюсь к окну, проглатываю накатившую тоску.
— Да что с тобой? — взволнованно спрашивает Владик. — Неужели из-за платья?
Поворачиваюсь к нему, взглядом вылавливаю красный свет светофора.
— На дорогу смотри! — мой голос срывается на крик.
Всё происходит слишком быстро. Удар, боль, падение в бездну.
Пустота.
Темно.
И вдруг голос бывшего лучшего друга. Он просит меня остаться с ним. Цепляюсь за эту просьбу и за его голос.
Но потом вижу свет.
Он обволакивает, утягивает, затапливает.
И словно кино, вижу их…
Воспоминания…
Наши дни
Паша
Должно быть, я задремал. Холодные пальчики Миллы в моей руке трепещут и вздрагивают. Но будит меня не это…
Писк. Протяженный, громкий и какой-то отчаянный. Ошарашено распахиваю глаза, поднимаю голову с края кровати, на котором примостился. Смотрю вокруг, в одну секунду окончательно просыпаясь. Аппаратура возле кровати мигает красными лампочками, в палату вбегает медперсонал.
— Что происходит? — отпрыгиваю в сторону, пропуская врача к Милле.
— Покиньте палату, — орёт доктор. Отдает распоряжения направо и налево, но я, находясь в каком-то туманном состоянии, не могу разобрать ни слова. В руке медбрата появляется шприц, который незамедлительно вонзается в бледную, почти прозрачную кожу моей хрупкой девочки. Врач укладывает руки ей на грудь, но я не понимаю, зачем. Надавливает… надавливает. Делает массаж сердца…
Дверь за спиной отворяется, на моё плечо падает рука, она же утягивает меня в коридор.
Вырываюсь, что-то бессвязно кричу.
— Успокойся, — пытается привести меня в чувство Влад. — Ты только мешаешь…
— Что происходит? Что, бл*дь, происходит? — отпихиваю бывшего друга.
— Остановка сердца, — голос Влада срывается. А я уже дёргаю ручку двери палаты. Я хочу к ней…
— Стой, — снова рывок назад. — Дай им сделать свое дело. Ты ничем не поможешь.
Влад всхлипывает, но хватка его не ослабевает. Его руки словно капкан, но я больше не вырываюсь. Обмяк, обездвижен.
— Милла, — шепчу онемевшими губами, — не уходи…
Милла
Яркие краски воспоминаний меркнут, оставляя лишь ослепляющий белый свет в бесконечном пустом пространстве. Я бреду по этому пространству…
Время будто закончилось, секунды отсчитывают последние шаги, а дальше… Что дальше?
— Что дальше? — оглушаю зыбкую тишину своим вопросом.
— Ну чего ты так разоралась?!
Испуг. Отпрыгиваю в сторону. Такой родной и такой давно забытый голос одновременно и пугает и внушает чувство покоя.
Передо мной бабушка Валя. Она именно такая, какой я её запомнила. Будто ни грамма не изменилась. Суровый взгляд карих глаз пронизывает насквозь.
— Ну что, Милка, не послушала старуху?
— Я… — спотыкаюсь на полуслове. Она права, я всё сделала неправильно.
— Не оправдывайся, — обрывает она меня. — Что сделано — то сделано.
— Значит, это всё? — всхлипываю. — Я умерла?
Я не ощущаю слёз на своих щеках. Да и тело будто прозрачное, и мне больше не принадлежит.
— А ты разве не чувствуешь себя мёртвой?
— Нет, — тут же выпаливаю. Будто от моего ответа зависит вся жизнь. — У меня есть сын. Я должна жить ради него!
— Это не только твой сын, — гневно поправляет бабушка Валя, — он сын Павла. Но ты скрыла это!
— Я знаю, но…
— Не надо, — останавливает, — оправдываться ты будешь не передо мной.
— А перед кем? — мой голос словно охрип от страха. На ум приходят мысли о Боге, о страшном суде. А что, если есть и рай, и ад? И куда я попаду?
— Перед Павлом, конечно, — останавливает поток моих мыслей
