Узнав, что он уехал, я даже обрадовался. Казалось бы, это Потехину должно быть неловко видеть меня. Уж мне-то стыдиться нечего. Так нет же, я был рад и счастлив, что встреча с ним отложилась на три дня.
Вместо Потехина я предложил ей съездить к Слепцову и Садовникову.
- Митька, конечно, рассказывал вам о них? - спросил я Лену, чтобы не молчать. Я очень не люблю тяжелого молчания, которое повисает, когда едешь в машине с малознакомым человеком.
- Да, наверное, - неуверенно согласилась она. - Но я не помню.
- Быть не может, - не поверил я. - Тогда не откажу себе в этом удовольствии. Мы ведь все на одном курсе учились и помним, и знаем друг о друге вещи, которые давно уже пора забыть. Но забывать жалко.
- А у вас остались друзья? - неожиданно спросила меня Лена. Я растерянно посмотрел на нее. - У Димы, мне кажется, уже и нет никого, продолжала она, не замечая моей растерянности. - Приятели - да. А друзей не припомню.
- Не знаю. Тех, что когда-то были моими друзьями, и Митькиными, кстати, тоже, вы скоро увидите. Сегодня увидите и завтра. И в понедельник.
Вот Слепцов и Садовников, к которым мы едем. Василий Слепцов и Дмитрий Садовников. С каждым из них по отдельности я познакомился раньше, чем они между собой. У одного папа в ЦК партии писателями заведовал, у другого в ЦК профсоюзов работал. Не знаю, чем тогда занимались в ЦК профсоюзов. Даже приблизительно не представляю себе. У обоих были приличные дачи, шмотки из распределителей. Оба отдыхали в Болгарии. Золотая молодежь. Провинциального разлива.
Они всегда твердо знали, чего хотели, но, главное, знали, как этого добиться. Ни тот, ни другой не лезли в комсомольские работники. Эту нишу занимали ребята из глубинки, товарищи с мест, так сказать. Первые два курса они не были отличниками, хоть и могли - не имело смысла: по кафедрам нас распределяли на третьем курсе. После второго почти всех забрали в армию. Они вполне могли обойтись без этого удовольствия, но строка в биографии "с такого-то по такой-то служил в рядах СА" уничтожала пятно происхождения "из служащих" лучше любого пятновыводителя.
Помню, как повеселило меня письмо от Васи Слепцова, в котором он рассказывал, что готовит своего комбата к экзамену по высшей математике. Его комбат поступал в Академию. Это письмо я прочитал в перерыве между двумя абзацами реферата по марксизму-ленинизму, который писал за своего ротного.
Слепцов прослужил год в танковой части недалеко от города Остера. Но в то майское утро, когда его батальон, получив приказ выйти в район села Янова, чуть к западу от Чернобыльской станции, с грохотом и вонью проносился по улицам уже опустевшей Припяти, Вася Слепцов лег в санчасть. У него обнаружилась очень редкая, малоизученная болезнь в тяжелой форме. Через неделю его отправили в госпиталь киевского военного округа и в июне комиссовали. В зоне он служить не договаривался. Нужная строчка в биографии не стоила чернобыльских рентгенов.
Садовников же отслужил свои два года где-то на Новой Земле и никогда о них не вспоминал. Когда он вернулся, Слепцов был на четвертом курсе. Он довольно похлопал приятеля по спине: младшекурсник. Выше спины Слепцов не доставал.
Они одновременно и походили друг на друга и были здорово непохожи. Объединял их веселый цинизм, с которым относились они к окружающей действительности. Из долгой череды пьяных историй, которые сочинялись обычно Слепцовым, а воплощались Садовниковым, запомнилась мне только одна. Вася уговорил Диму помочь товарищу, ушедшему в армию, а именно, переспать с его девицей. Девица солдату осточертела, но благовидного предлога отделаться от нее не находилось. Дима помог, а потом и подтвердил факт помощи на очной ставке.
Кстати, о девицах. Женились они почти в одно время, но совсем по-разному. У Васи несколько лет была очень милая и тонкая подружка, но женой он взял дочку украинского чиновника в ООН. Дима же вдруг влюбился в подслеповато-тощую особу, ничем, по нашему общему мнению, не замечательную. Отличал ее разве что необычно высокий процент стервозности в крови. Но Дима знать ничего не желал, и его папа разразился свадьбой. Свадьба нам понравилась, и все тихонько выпили за то, чтобы следующая свадьба Димы Садовникова состоялась поскорее и была еще лучше этой.
Они плевали на все, кроме будущей карьеры. Но не всякая карьера их устраивала. Первым показал уровень притязаний Слепцов, взяв директора Института квантовой физики в научные руководители своего диплома. Такое мало кому удавалось. Садовников ответил ему через год, получив медаль какого-то американского университета. После распределения они попали в один и тот же институт. Кандидатская степень была в двух шагах.
Весной девяносто второго года Диме Садовникову предложили стажировку в Канаде. Через пять лет трудами и деньгами Сороса такая стажировка воспринималась бы как дело хоть и неплохое, даже совсем неплохое, но обычное. В девяносто втором году это была редкость. В девяносто втором году многие хотели уехать на стажировку и еще больше было желающих не возвращаться.
Не знаю, долго ли размышлял Вася Слепцов над морально-этической стороной вопроса или она его вовсе не интересовала. Но, узнав от Димы о предстоящей поездке в Канаду, он поговорил со своим шефом, который был директором их института, и уехал сам. А Диму оставил за кормой своего белого парохода. С деньгами у Димы к тому времени складывалось нехорошо. То, что платили аспиранту, деньгами назвать нельзя было, потому что на деньги можно что-то купить, а на аспирантскую стипендию купить в то время ничего не получалось.
Прочие наши однокурсники, расставшись без сожаления с наукой, уже активно зарабатывали деньги. Некоторым это удавалось совсем неплохо. Они расширялись и звали Диму к себе. Дима тянул с решением. Безденежье тяготило, но работа в институте ему нравилась, она имела смысл, и, кроме того, что-то брезжило вдали. Он вовсе не хотел ломать все ради денег. Но тут от него ушла жена, и вопрос решился сам собой. Дима оставил все, чем занимался, запил, а когда через полгода протрезвел, то обнаружил себя директором трастовой компании. Компания входила в холдинг, хозяином которого был Димин приятель.
С тех пор я видел его целых два раза. Первый - всего несколько минут. Белая "БМВ" затормозила, едва не задев меня, у перехода. Дима помахал свободной правой рукой, в левой он держал телефон. В промежутке между двумя звонками он успел сообщить, что окончательно бросает пить и что купил жене машину. Так я узнал, что она к нему вернулась.
Второй раз от первого отделяло три года.
Вася Слепцов добрался до Монреаля. Устроившись на новом месте, Вася первым делом разобрался в иерархии. Он определил человека, от которого все зависело, и применил секретное оружие. Вася привез с собой в Канаду две весьма изящные статьи. Он мог опубликовать их вместе со старым шефом, а мог не спешить и пригласить в соавторы кого-то другого. Кто-то другой выслушал Васю с бесконечно благодушной улыбкой на сытом от рождения лице и отказался. Он сказал, что это предложение его не интересует. Васю в тот момент сразило понимание: его собеседника действительно не интересовало то, что ему было предложено. Васю окружали эти сытые равнодушные улыбки со дня его приезда в Канаду. Он приехал завоевателем, восточным варваром, но вся его воинственная решимость впитывалась в вату канадской лени и равнодушия. Ему позволили читать лекции, он писал программы для небольших частных фирм и кое-что этим зарабатывал. Это была не очень легкая работа и совсем не то, на что рассчитывал Вася.
Между тем из-за океана доходили сперва невнятные слухи о том, как быстро, причем на совершенной ерунде, люди делают приличные деньги. Потом появились и эти люди. Вася смотрел на них и понимал, что занимается не тем делом и не в том месте. Срок стажировки заканчивался. Вася мог остаться в Канаде. Он впился бы клещом, и никто бы не сумел его выковырять. Разве что вырезать. Вместе с Монреалем. Вася и не такое мог. Но он вернулся.
Дима Садовников встретил старого друга как положено. Рыбалкой. На рыбалку ехали даже без удочек. Дима покупал все на месте: рыбу, удочки, егерей охотхозяйства, уху, костер, самогонку от бабы Мани, потому что виски осточертело и хотелось вспомнить молодость...
Вскоре трасты были объявлены главными врагами здоровой экономики. На Диму завели дело и после двух допросов арестовали.
Жена тут же ушла от него еще раз и, подтверждая окончательность своего ухода, родила. Слепцов, помыкавшись какое-то время, неожиданно стал совместно с немцами издавать вполне приличный компьютерный журнал. А Садовникова вытаскивал папа через подопечных писателей, которые к тому времени стали депутатами. Длилось это два года. Все это время Дима Садовников сидел в СИЗО. Потом был суд. Ему дали те два года, что он отсидел под следствием, и выпустили.
Но на свободу вышел совсем другой Садовников. В СИЗО Дима уверовал в Бога и начал проповедовать. Сперва отцу и Слепцову. Через год он читал проповеди перед тысячными толпами, но эта первая его аудитория была самой сложной. Они ведь знали его как никто. Не верящий ни во что отец, старший брат писателей - авторов правдивых сказок о человеке труда, и Вася Слепцов, у которого все вопросы с Богом были "порешаны" давно, надежно и навсегда.
