жизнь, нос задрав, так и есть -корона на голове.
– Какая корона? – не понимала бабка Зоя подругу.
– Не знаю какая, золотая, наверное, с брильянтами, раз так важничает. Поди да спроси у неё.
– Да ты послушай, там кашель должен быть.
– Ну так и есть, больна Люська-Бригадирша, – невозмутимо продолжала бабка Нюра, – Она всегда кашляет.
– Да ты чо болтаешь? Люська кашляет оттого, что куряща она.
– Ну хорошо, скажи тогда, что там ещё должно быть при этом твоём вирусе заморском?
– Ещё температура говорят.
– Вот! Щёки-то у Люськи всегда горят, как маков цвет!
– Так ведь она их мажет этими, как его, румянами что ли… – сощурила глаза бабка Зоя, вспоминая название.
– Ладно, а ещё что болит от этой короны?
– Дышать тяжело, говорят.
– Так и есть. Люска-то как чуть шагу прибавит, сразу задыхается.
– С такими габаритами немудрено, вон у ей корма какая, – парировала бабка Зоя, – Вот ты бы лучше в магазин сходила, чем ёрничать тут сидеть. В городах и то всё скупили, я сама видела по телевизору, а уж нам тем более ничего не привезут сюда. Погляжу я потом, как ты тогда зубоскалить будешь.
– Да и пусть не везут, – усмехнулась бабка Нюра, – У меня вон соленья полный подпол, картохи тоже, сало в холодильнике. Что мне твой магазин? Так и быть, без пряников да чая протяну. Шиповнику заварю.
– Эх, – махнула рукой бабка Зоя, вставая с дивана, – Да ну тебя, всё не как у людей! Я тебя предупредить хотела, а ты…
– Ну, считай – предупредила. Теперь этот твой коронавирус врасплох меня не возьмёт. Айда чаю попьём?
– Ну айда, – примирительно согласилась бабка Зоя, – С чем чай-то?
– Да пока с пряниками. А коли придётся оборону держать, так уж с сухарями будем пить, не обессудь.
– А наливки твоей фирменной не осталось ли?
– Как не остаться? Есть.
Бабка Нюра полезла в шкаф и, пошарив в его недрах, выудила на белый свет поллитровку с рубиновой наливкой.
– Вишнёвая.
Подруги сели за стол, выпили по рюмочке, а потом принялись за чай с пряниками и вареньем.
– А и правда, Нюра, чего нам этот вирус? – успокоившись, сказала вдруг бабка Зоя, – Мы в войну лебеду ели, золой мылись, а теперь-то чай до такого не дойдёт, выживем.
– Выживем, – согласилась наконец с подругой бабка Нюра, – Русские не пропадут. Пусть только сунется к нам вирус этот, в короне…
– До чего весёлы раньше свадьбы-то были!
– И не бай, Нюра, не чета нынешним.
– Умели мы погулять, Зоя, помню, когда Борька женился до того дошло, что Федьку Сивого потом три дня найти не могли.
– Как не помнить, всем селом его тогда искали, думали уж утоп, а он окаянный в соседней деревне нашёлся!
– Ой, до сих пор, как вспомню, так покатываюсь со смеху, – вытерла слёзы бабка Нюра, – Это ж надо, уснул в чужой телеге, рогожей прикрылся, чтоб комары не заели, а гости-то как стемнело домой засобирались, дети, мол, малые дома, надо ехать, спасибо за хлеб-соль, сели на телегу, ну и укатили. Вместе с Федькой.
– Ить до чего спал, – смеялась бабка Зоя, – И не понял, что везут его и не проснулся.
– Какой понять, он ещё на следующий день до обеда под тою рогожей-то дрых. А к обеду проснулся, глаза открыл и не поймёт ничего, темно, душно, сверху давит чаво-то.
– А это хозяева навозу навалили сверху, в город собрались везти, на продажу по договорённости. Дочку свою старшую отправили, она с лошадью хорошо управлялась.
– Ой, Нюра, смех! И ведь тоже Федьку не заметили.
– Заметишь его… Тощой был, что твоя клюка. Это уж опосля его Наташка-то раскормила. Да и хозяевы сами тоже с похмелья. Чай, и они на свадьбе хорошо погуляли, не только Федька.
– Вот нам с тобой смешно, Нюра, а Наташу, поди, тогда чуть кондратья не хватила, когда посреди леса Федька из-под навоза заголосил.
– Не бай-ка, Зоинька, – снова покатилась со смеху бабка Нюра, – Дурак-то, испужал девку. Я, говорит, думал, что в гробу очнулси! Заголосил да полез из-под рогожи-то, благо не шибко большая гора навоза была. Наташка как тако явление увидала, так с телеги-то и повалилась, руками замахала, закрестилась. А Федька лезет из навозу-то! Выскочил как чёрт из табакерки и всё голосит, да руками машет!
– А Наташка глядит како чудище на свет Божий из говна вылезло, так и бросилась в лес бежать, не разбирая дороги, думала конец ей настал. Сожрёт её эта нехристь сейчас и костей не найдут в лесу. Я, дак чай там же бы и померла со страху.
– Сравнила, старая, себя и девку молоду! У неё сердце-то крепко будет, чай.
– Наташа-то бежит, а Федька за ей. Он, видишь, уж понял к тому моменту, что не помер, обрадовался, значит. Ну и хотел Наташку догнать, радостью-то поделиться, а то ведь распирает она его изнутря, да успокоить, что бояться ей нечего.
– И ведь успокоил, – ответила Нюра, – Так успокоил, что тепереча четверых внуков уж няньчат.
– Что есть, то есть, а тогда она его знатно огрела палкой. Он чуть и вправду дух не испустил, на этот раз уж по настоящему. А как он брякнулся наземь, она ближе подошла, да на него глядит, и узнала в чудище навозном Федьку с соседнего села. Тут уж она ещё хлеще испужалась, думает, ну всё, убила парня. Давай реветь. Дитё ещё, семнадцать годов. А Федька возьми да оживи, и тоже, не будь дурак, выкрутился. Ежели, говорит, на свидание со мной пойдёшь, так никому не скажу, что ты меня чуть на тот свет не отправила.
– Вот как раньше семьи-то создавались, Зоя, разом и на века!
– Да… Зимой уже на их свадьбе плясали, ой весело тоже было! Степан уснул пьяный, а Любанька ему на лбу нехороше слово написала свёклой, то, что из трёх буков.
Тот наутро проснулся, похмеляться пошёл, а все над ним хохочут. Он не поймёт, что такое. Потом к зеркалу кто-то его подвёл. Ох, и бежала тогда Любанька от него по улице, у Марчёнковых в избе спряталась. Ну ничо, опосля Степан похмелился, раздобрел, сам посмеялся. Дня два ходил ещё с тем словом на лбу, пока в бане не попарился. А Федька с той поры и стал не Сивым, а Навозным.
– Ох, – вздохнула Нюра, – Ну тебя, Зоя, аж от смеха всё подвело в нутрях. Айда чаю что ли попьём, всё пересохло в роте-то.
– Пойдём, попьём, – согласилась бабка Зоя, кряхтя и вставая с дивана, – Да, весёлы раньше свадьбы были… Не то что теперь…
Антошка не очень-то любил садик. До тех пор, пока у него не появилась подружка. Её звали Сонечка. Они познакомились на прогулке, когда Сонечка подошла к нему, скучающему в песочнице, в то время, как остальные ребята гоняли по участку мяч.
– Ты тоже любишь играть один? – спросила девочка, подсаживаясь к Антошке на край песочницы.
Мальчик поднял взгляд и увидел перед собой пухленькую девочку с двумя длинными косичками, таких не было ни у кого из знакомых Антошке девочек.
– Привет! – ответил он, – Наверное. Просто мне скучно с ними.
Он кивнул головой, указывая на ребят.
– Я тоже всегда играю одна, – сказала девочка, – И мне тоже скучно. А давай дружить? Меня Соня зовут, а тебя?
– Антон, – кивнул мальчик и протянул руку Сонечке.
Рука девочки оказалась ледяной.
– Ещё бы, – подумал про себя Антошка, – На улице холодно, а она в одном сарафанчике.
А вслух спросил:
– А почему ты без курточки?
– Моя курточка осталась дома, там, – и она махнула куда-то в сторону, – Да мне и не холодно. Я никогда не мёрзну. Давай играть?
– А во что поиграем?
– Давай в догонялки?
– Давай.
***
– Слушай, я так рада, наш Антошка наконец-то начал ходить в садик без истерик! Это так выматывало, каждое утро