class="p1">– Батюшки, дак как это? Чем они тебе помешали?
– Тяжело мне от них, глядят они на меня, жгут будто.
Похолодела внутри подруга, замолчала, не по себе ей сделалось от таких слов, да потихоньку и домой ушла. Опосля и заходить перестала, боязно.
А Евдокия ничего не замечает, днём допоздна на работе, а ночью, как вернётся домой, так за книгу сразу. Исхудала вся, высохла, почернела. От прежней пышной да весёлой Дуняши одна лишь тень осталась.
Многому научилась она из той книжки, а после стали к ней уже сами бесы являться да науку свою передавать, подначивать. Всё глубже затягивало то болото Евдокию. Люди опасаться стали по вечерам мимо их избы ходить, тени чёрные вокруг летали, а несколько раз видали как в трубу печную огненный шар залетал. Старые бабки судачили, что к Евдокии летун повадился.
Как-то раз в коровнике поспорили о чём-то Евдокия с Полей, так тем же вечером Полю хворь прихватила, лихорадка такая, что несколько дней не могла она головы поднять. В другой раз соседского ребятенка яблоком угостила Евдокия из своего сада. На другой день дурной мальчишка сделался, кричит, как режут его, и всё пальчиком тычет в угол:
– Боюсь, боюсь его, уберите его!
Кого он там видел, Бог весть. Позвали батюшку из соседнего села. Окропил он избу святой водой, молитвы прочитал, отпустило мальчонку, ушёл морок.
После того стали люди на Евдокию косо посматривать, наблюдать. И заметили, что как с кем Евдокия поговорит или подаст чего из рук в руки, так неладное начинается. Побаиваться её стали.
Подошла как-то Евдокия к Надежде, что через два дома от неё жила, да и говорит, готовься, мол, через четыре дня у тебя радость будет, а через десять горе. Испугалась та, глядит молча на Евдокию. А та усмехнулась недобро, да и пошла дальше.
А через четыре дня муж у Надежды приехал домой, после тяжёлой контузии и ранений списали его в запас. Вот и радость. А ещё через десять дней дочка их единственная утонула на речке. Никто не видал, как это случилось. Долго искали её всей деревней, а вскоре тело всплыло, так и нашли.
Ополчился народ на Евдокию, уж не она ли девчонку и сгубила, коли кончину предрекла? Свидетелей-то ведь нет. Собрались толпой да пошли к ней на разговор.
– Сама она утонула, оступилась на берегу, а там высоко, возле Матрёниной сосны это было, – отвечает им Евдокия.
– Откуда ж ты знаешь, коли там тебя не было, а? – кричит народ, – Отвечай, не то народным судом тебя судить станем!
Достала молча Евдокия книжку чёрную из-за печи, на стол перед всеми бросила.
– Да ведь то Маланьи, бабки её книга, – ахнула одна из старух.
Попятились люди, жутко им сделалось, вышли из избы. Одна лишь Надежда стоять осталась. Пристальным, немигаюшим взглядом смотрит прямо в глаза Евдокии. Несколько минут так стояла, а после резко вышла.
А ночью полыхнула Дунина изба. Сбежался народ, вроде как тушить надо, а все стоят. Смотрят только на огонь, понимают, чьих рук дело. Никто Надежду не осудил. Как вдруг громыхнуло в небе, зарокотало и хлынул разом такой ливень, что огонь и потух, почти и не затронуло избу, лишь почернела вся, закоптилась, как сама Евдокия ходила чёрная.
Забежали в избу люди, а там никого, нет Евдокии. И холод стоит жуткий, словно и не было только что пожара. Вдруг захохотало в углу, застучало. Обернулись – нет никого. И в тот же миг все стёкла в окнах разлетелись вдребезги и стихло всё.
Бросился народ во двор, ужас всех обуял. Долго ещё не расходились, ждали, сами не зная чего. Лишь под утро пошли по домам.
С тех пор не видели Евдокию больше, и книгу ту в избе не нашли, то ли спрятала её Евдокия хорошенько, то ли с собой унесла.
Муж её, Николай, с войны не вернулся. Может остался где-то жить, может погиб на поле боя, может ещё что. Война она и есть война, сколько жизней загубила. А вот изба их и по сей день стоит, никто там не селится, чёрная, мрачная, смотрит пустыми глазницами окон на прохожих, крепкая сама, лишь крыша в одном месте провалилась…
– Нюра, дома ты али нет?
– Дома, конечно, где мне ещё быть? Все дороги развезло. Заходи коль пришла, чего в сенях топчешься? Дверь прикрой, только печь протопила, всё выстудишь.
Бабка Зоя, кряхтя, скинула с ног валенки, вдетые в галоши, и вошла в избу.
– Чего не заходишь давно? С коих пор уж тебя не видать, – с ходу накинулась она на хозяйку дома, давнишнюю свою подругу Нюру.
– С коих это? В субботу только и виделись.
– Где это?
– Где-где, у магазина, как раз ещё Генка-Тушканчик с Васькой-Мокрым за водкой приходили.
– И правда, ну да ладно, в наши годы где всё упомнить. Я чего пришла-то к тебе, ты вот тут сидишь без телевизору, новостей не глядишь, чо в мире творится и не знаешь. Давно тебе говорю, купила бы телевизор!
– На кой ляд он мне сдался? Чего я там не видела? Его поглядишь и жить не захочется, ничего доброго не кажут, один негатив.
– Негатив, – передразнила подругу бабка Зоя, – Ты-то откуда знаешь, что негатив, если не смотришь?
– Тебя зато слушаю каждый день, ты ведь всё пересказываешь.
– Ну и правильно, надо же тебя просвещать!
– Просветитель нашёлся… Чего там опять высмотрела в своём ящике?
Бабка Зоя оживилась и глаза её загорелись от важности тех вестей, что она собиралась поведать сейчас закадычной приятельнице.
– А вот чего – старушка выдержала театральную паузу и выдохнула, – Скоро помрём все!
– Пф-ф-ф, тоже мне новость, – фыркнула бабка Нюра, – Ты уж с коих пор помирать собираешься, никак не помрёшь. Ещё в шестьдесят втором собиралась, сама Ваньку народила в шестьдесят третьем, Помиральщица тоже мне.
– Сейчас точно помрём, – убедительно закивала головой бабка Зоя, – В мире эта, как её, епидемия!
– Чума что ль?
– Хуже! Какой-то ко-ро-на-ви-рус, тьфу ты, еле выговорила.
– Ага, небось всю ночь учила? Это что за заморская ерунда ещё?
– То-то и оно, что заморская, – обрадовалась бабка Зоя тому, что подруга наконец заинтересовалась, – Началось всё с Китая, а теперь уже по всему свету разлетелось.
– Ну а нам-то како дело до всего света? Мы вон в какой глуши живём. Сюда почтальонка с пенсией еле доезжает по колдобоинам, даже вон ГАЗик, что продукты привозит застрял давеча у самой деревни, мужики наши помогали, еле вытянули трактором Митькиным. А ты думаешь какой-то вирус сюда пройдёт? Не смеши!
– А что? Ему дороги не нужны, между прочим. Он по воздуху летает.
– Ага, летает, аки птица. До нас не долетит, не бойся, до городу вон стописят километров, сил не хватит ему.
– Вот ты как всегда, Нюрка, ни во что не веришь, а я тебе говорю – по телевизору сам президент выступал! И по всем каналам только и разговоров, что про энтот коронавирус! Уже тыщи людей заболели и померли половина.
– Так уж и половина? Брешут небось. Ты на десять дели, всё, что там тебе по телевизору твоему заливают.
– Ну и не верь, вот заболеешь, узнаешь, да поздно будет.
– Да я в последний раз болела лет пятнадцать назад, когда в магазине нашем кильку купила негодную, да отравилась.
– Вот, – наступала бабка Зоя, – А энтот вирус он в тыщу раз хуже этой твоей кильки будет!
– Да что за вирус-то такой?
– Во-о-от, давно бы спросила, так нет всё талдычет мне о своём – ерунда да ерунда.
– Ерунда, конечно, чего тут бояться. Люська-Бригадирша всю жизнь этим коронавирусом болеет и ничо, жива хоть бы что тебе.
– Как болеет? – обомлела бабка Зоя.
– Как-как? Вспомни как она по деревне ходит всю
