банальное и бестолковое: «Конечно же, я еду в Париж с Линдой».
– Ну?
Кажется, он ревнует. Пожалуй, из всех зол тетя – наименьшее. Хочется быть честной хотя бы с ним. Без дальнейших раздумий я рассказываю ему все. О записке, о ночном поезде, о свертке в китайской газете. О моих сомнениях, о том, что тетя не оставила даже номера телефона.
Бернардо какое-то время молчит, а затем шепчет:
– Значит, у тебя нет никого другого?
Я выдыхаю с облегчением. Клянусь ему, что, кроме него, у меня никого нет. До свадьбы осталось шесть месяцев, мы не герои «Сбежавшей невесты», и я не похожа на Джулию Робертс, как бы мне этого ни хотелось. У нас тут обычная жизнь.
– Если в деле замешана твоя тетя, думаю, обычного мало.
– Но ты ведь с ней даже не знаком!
– Коль скоро твои родители разорвали с ней отношения, значит, на то есть веская причина. И поездка в Париж видится мне пустой тратой времени.
Бернардо – человек рациональный. Проще аргументированно убедить его в том, что Земля плоская, чем заставить поверить в то, что мой беспричинный отъезд имеет какую-то ценность. Если не закончить сейчас этот разговор, боюсь, моя решимость улетучится.
– Уже полночь, – говорю я ему, – ты же знаешь, если я не посплю хотя бы шесть часов…
– Ну что ж, держи меня в курсе, – заявляет он холодно, как во время рабочего звонка.
Он никогда не говорил со мной в таком тоне.
Надеюсь, скоро все уладится и они будут вспоминать об этом с улыбкой. Я увижусь с тетей, она откроет мне свою тайну, и мы не будем больше встречаться втихаря, ведь мне удастся помирить их с отцом.
Чтобы умерить беспокойство, я стараюсь сосредоточиться на простых вещах. Открываю ящик стола, где хранится карманный словарь с картой Парижа. Тетя переехала туда, когда ей исполнилось восемнадцать лет. В загсе ей поменяли имя с Вивианы на Вивьен, и, как только появилась возможность, она приняла гражданство.
«Теперь она официально стала чужой», – прокомментировал эту новость отец.
Я чувствую, как накатывает привычная головная боль.
Париж.
В последний – и единственный – раз, когда мы навещали тетю, мне было шесть. Как сейчас помню ее маленькую квартиру с паркетом, красными геранями на окнах и старыми плакатами на стенах. В то время у нее был период авторского кино, поэтому она только и делала, что говорила о фестивалях неизвестных румынских режиссеров и культовых актерах из Коста-Рики, переходя на французские фильмы «новой волны». Париж. Я помню бульвары, внутренний двор Лувра, наводненный туристами, горячий бутерброд в туристическом кафе на Елисейских Полях, от которого у меня заболел живот. Как пришлось попотеть, чтобы добраться до Монмартра, как уличные фонари из кованого железа освещали мощеные улицы. Бесконечные ряды разноцветных пирожных «макарон» в витринах. Мадемуазель, спокойной ночи. Париж.
Погуглив, я узнаю, что «Шекспир и компания» – это книжный магазин. Я обвожу его кружком на карте.
Устанавливаю температуру кондиционера на отметке между двадцатью и двадцатью с половиной градусами, принимаю пятнадцать капель анальгетика. Выключаю свет, надеваю на глаза маску (сквозь ставни всегда проникают лучи света) и затыкаю уши (бывает, что навес беседки в саду хлопает от ветра).
Если я просыпаюсь ночью, то ни при каких обстоятельствах больше не могу заснуть. Бодрствование влечет за собой риск доесть всю лежащую в холодильнике панакоту, сорвав тем самым очередную диету. А потом опять придется ломать голову над новым способом похудеть, который все равно не сработает.
Я лезу в сумку и достаю перцовый баллончик. Мне кажется, что мужчина, идущий по платформе, какой-то подозрительный. Обычная пятница, восемь вечера, но все же это Центральный вокзал Милана.
Я никогда в жизни не путешествовала одна. Теперь я начинаю понимать почему. Тетя купила мне место в вагоне второго класса. Арабская семья загружает огромные чемоданы: жена помогает мужу поднимать их один за другим, а двое детей смотрят на них широко раскрытыми глазами. Я чувствую исходящее от них замешательство, такое же, как у меня самой. Меня успокаивает мысль, что они поедут со мной в одном вагоне.
Адреналин и ужас вызывают покалывание в сердце, как будто перед прыжком с трамплина. В конце концов, у меня в руке баллончик, и как нельзя определить на глаз, заряжен пистолет или нет, никто не может знать, просрочен ли в баллончике перец.
Я застыла у подножки вагона, не в состоянии принять решение. «Это пустая трата времени», – сказал Бернардо. Еще не поздно вернуться домой, найти какой-нибудь предлог, и все бы почувствовали облегчение и больше никогда об этом не вспоминали. За исключением моей тети, которая напрасно ждала бы меня у книжного магазина.
Вспомнив доктора Манубрио, я закрываю глаза и делаю три глубоких вдоха. Я думаю о жизненном серфинге, об огромной волне, о скользкой доске, о себе, стоящей на ней. Начальник поезда дает свисток. У меня в руке тетина записка, я подношу ее к носу… Булочка с шоколадом, ее любимая! Вот что за жирное пятно! Должно быть, тетя завтракала прямо над запиской.
Начальник поезда дает последний свисток. Я рывком поднимаю чемодан за ручку и заскакиваю в вагон. Двери поезда закрываются за мной раньше, чем я успеваю пожалеть о своем решении. Я смотрю на линии железнодорожных путей за окном, которые сменяются полями, затем маленькими городками и заброшенными развалинами вдоль автострады, гаражами и небольшими железнодорожными станциями, на которых поезд даже не замедляет ход. Остановок до Парижа не будет. Сердце колотится, отзываясь в висках, возвращается головная боль. Судьбоносное решение, но все же я его приняла.
В вагоне царит непринужденная атмосфера. Состав выглядит вполне обычно, почти как один из старых междугородних поездов, только здесь двери в купе закрываются на ключ. Найдя свое место, я запираюсь изнутри и проверяю, закрыто ли окно. Тесновато, но в целом даже уютно. Я ставлю чемодан в угол и присаживаюсь на койку. Захотелось есть. Перед выходом из офиса я побросала в сумку все китайские закуски из ящика стола, с мыслью привезти что-нибудь и угостить тетю. Решаю позволить себе печенье с предсказаниями, но только одну штучку. Добрая весть сейчас мне просто необходима. Я вскрываю упаковку и вылавливаю первую попавшуюся печеньку. Спокойно жую ее, разворачивая послание. «Не стоит искать неприятностей, они сами вас найдут. Что касается удачи, то вы знаете, к кому обратиться».
«Что за неприятности ждут меня в Городе света?» – с нарастающей паникой спрашиваю я себя, натягивая ночную рубашку с длинными рукавами – отопление мне включить не удалось. Маска для сна, беруши, анальгетик. Покрывала пахнут дезинфицирующим средством. Надеюсь, мне удастся поспать. Какие несчастья, какие невзгоды? «Мне не следовало уезжать», – ругаю я себя, пока поезд с грохотом мчится по рельсам на север, а за окном сгущается ночь.
Многим мерное покачивание вагона помогает уснуть, но не мне, тем более сегодня. Металлический голос объявляет, что поезд прибывает в Париж, на часах 7:25, а спала я в лучшем случае часа два. Ночью мне не раз казалось, что кто-то пытается вскрыть замок в мое купе, поэтому в одной руке я крепко сжимала перцовый баллончик, а в другой – аптечку, самую тяжелую вещь, которую только могла бросить в голову нападавшему. К счастью, тревога была ложной, никто не пытался ко мне проникнуть. В итоге я провалилась в сон с так и зажатым в руке баллончиком.
Мне приснилось, что меня вызвал в суд отец, почему-то похожий на Бернардо, и обвинил в измене. «Это какая-то ошибка, я актриса!» – кричала я. Но никто, похоже, не воспринимал меня всерьез.
Я стараюсь как можно тщательнее умыться в раковине в купе. Надеваю чистую блузку, вчерашний костюм и туфли на высоком каблуке. Интересно, откуда тетя узнала, где я работаю? Она отправила посылку в офис, чтобы не привлекать внимания моих родителей? У нее не было сомнений, что я уеду, не сказав им ни слова? Скорее всего, так и есть, она всегда доходила
