до сути раньше всех.
– Она слишком умна для этой жизни, – сказала однажды мама.
– Или слишком глупа, – парировал папа.
Я уверена в одном: ей опять удалось заставить меня сделать то, чего я никогда бы не сделала по собственной воле.
Смотрю на отражение в зеркале на стене: синяки под глазами, пушащиеся волосы, эффект от кератина сходит на нет. Я зачесываю их назад, закрепляю с помощью заколки-бантика, которую всегда ношу с собой, и тянусь к косметичке, чтобы шаг за шагом повторить свой любимый «макияж без макияжа» (или, как еще его называют, «эффект умытого лица»). Суть проста: косметика на лице есть, но она незаметна. С помощью праймера, тонального крема, пудры, корректора, хайлайтера, теней для век, карандаша для глаз, карандаша и щеточки для бровей, туши и бальзама для губ я делаю лицо более пропорциональным, меняю размер глаз, сокращаю расстояние между бровями, прорисовываю скулы, совершенствую форму носа, избавляюсь от прыщей и жирного блеска. Кожу немного стягивает, но эффект невероятный. Бернардо, к примеру, никогда не видел меня без макияжа, но при этом он убежден, что я пользуюсь только тушью.
Поезд замедлил ход, времени больше нет. Я исполняю вариант для экстренных случаев: тональный крем, корректор, тушь, пудра и блеск для губ.
Прежде чем сойти с подножки, я спускаю на платформу чемодан на колесиках. Я à Paris! [14] Сквозь стеклянный потолок Лионского вокзала проникают лучи яркого света. В холле уже довольно людно: парочки и семьи в отпусках направляются к междугородним поездам. Уборщики длинными щипцами собирают с пола пластиковые бутылки и старые газеты. В начале железнодорожных путей растут пальмы. Похоже на Центральный вокзал Милана, только красивее.
Невзирая на каблуки, я быстро следую к выходу, катя чемодан за собой. Выйдя на улицу, я вдыхаю воздух Парижа и поднимаю глаза к солнцу: я цела и невредима.
И уже за одно это нужно быть благодарной судьбе.
– Shakespeare and Company, s’il vous plaît [15], – говорю я водителю, залезая в такси.
Не то чтобы у меня было много денег, чтобы разбрасываться ими, но я не могу позволить себе тратить время зря. Что, если тетя уже ждет меня?
Мы едем вдоль набережной Сены – современный город становится все больше похож на тот самый Париж. Середина апреля, дует легкий ветерок. На берегу реки множество людей в спортивной одежде, кто-то с собаками на поводке, кто-то на роликовых коньках.
Здания с серо-голубыми крышами отражают свет. Paris. Помню, как тетя, когда мы навещали ее, купила мне блинчик сюзетт [16] и научила говорить «мерси», грассируя звук «р». Paris. И вот я вернулась, уже взрослая.
Я объясняю таксисту, который пытается завязать со мной разговор, что французский язык учила сама и мало что помню. Он отвечает что-то вроде «очень жаль».
Какой же будет встреча с тетей Вивьен? Я быстро подсчитала: в последний раз, когда мы виделись, ей был шестьдесят один год, хотя выглядела она на пятьдесят, так что сейчас ей семьдесят семь… но на сколько лет она выглядит? Моему брату было бы тридцать пять. Взрослый состоявшийся человек. Я бы призналась ему, что еду в Париж. Интересно, какое бы у него было мнение о нашей тете?
Уверена, он был бы на моей стороне.
С первого же взгляда становится ясно, что книжных магазинов два, под одной вывеской на желтом фоне. Оба выходят на пешеходную зону с фонтаном и деревьями по обе стороны от него. Через дорогу протекает Сена, а чуть дальше виднеется собор Парижской Богоматери.
Над окнами слева черными буквами написано: «Антикварные книги». За стеклом табличка, которая гласит, что магазин открывается только по запросу. Справа же значится: «Шекспир и компания» – и этот открывается через час. Между магазинами зажата маленькая деревянная дверь, выкрашенная в зеленый цвет. Улица де ла Бушери, 37. Я на месте.
Утренние солнечные лучи, слегка согревая, касаются моей кожи. В прохладном воздухе чувствуется запах новых начинаний, как случалось по дороге в школу в Корнаредо. Только сейчас я в Париже и не собираюсь сидеть в классе, а намерена встретиться с тетей. Предвкушение встречи вызывает приступ учащенного сердцебиения.
Справа от небольшого парка я замечаю кафе, такое прелестное, словно игрушечное, и тащусь по дорожке из гравия в его сторону с чемоданом, не раз рискуя его опрокинуть. Плата для тех, кто не умеет ни от чего отказываться. Как же удобно путешествовать с Бернардо: он кладет в вакуумный пакет рубашки, брюки и свитера, и остается место еще для двух-трех моих косметичек. Теперь же мне пришлось запихнуть все в свой чемодан.
Обстановка в кафе напоминает съемочную площадку фильма «На последнем дыхании», и я бы не удивилась, если бы передо мной вдруг появился Жан-Поль Бельмондо. На полу у барной стойки – кладбище скомканных салфеток и крошек.
– Un espresso, s’il vous plaît [17], – пытаюсь сказать я бармену, который смотрит на меня с нетерпением. Он выглядит так, словно сейчас взорвется, будто у него аллергия на весь мир.
– Un café pour Mademoiselle [18], – передает он своему коллеге, который, повернувшись спиной, наполняет чашки.
На витрине я замечаю круассаны. Беру один, нюхаю, прежде чем надкусить. Он мягкий и маслянистый, как те, которые привозила нам тетя. Мои любимые. Бармен рассеянно ставит передо мной чашку, рядом с ней – кусковой сахар в шарообразной вазочке. Беру сразу три кубика. В такое время не до диеты.
Пока я размешиваю кофе, заходят двое мужчин в плащах и с газетами под мышкой. Вместе с ними – хорошо одетая женщина в шляпке серо-коричневого цвета.
Я доедаю круассан и залпом допиваю кофе.
– Trois euros, cinquante [19], – бурчит бармен, как только я ставлю пустую чашку на стойку.
Я выдаю ему ровно три евро пятьдесят, чтобы не раздражать его еще больше.
– Bon courage, Mademoiselle [20], – желает он мне, сгребая монеты.
Bon courage. Значит, это был классический парижский брюзга-притворщик? Bon courage – повторяю. «Удача бы мне не повредила», – мысленно говорю я себе, спеша обратно к книжному магазину.
Когда тетя гостила у нас, она всегда вставала первой и ложилась спать последней. С учетом того, что письму она посвящала не менее трех часов в день, и того, что ей приходилось работать, чтобы прокормить себя, и уж точно не хотелось ради этого отказываться от радостей жизни, она позволяла себе отдыхать ровно столько, сколько было необходимо. Она и меня пыталась этому научить. «Просыпайся пораньше, – говорила она, – жизнь коротка, и каждый день должен быть достойным того, чтобы его прожить. Придумай себе занятия!»
Она всегда была чем-то занята и поэтому постоянно опаздывала. Для меня, в отличие от отца, это не имело значения. У него же каждый раз сердце было не на месте. Отец терпеть не может, когда что-то идет не по плану. Ему нужно всегда знать, где мы находимся и что делаем и что с нами все в порядке.
«Если бы твоя тетя не тратила все свое время на то, чтобы писать или заниматься бесполезными вещами, – ворчал он, – возможно, она смогла бы приходить к назначенному сроку».
Я думаю, просто для нее время течет иначе – вот и все. Интересно, она уже едет сюда?
Сидя на деревянной скамейке возле книжного магазина, я замечаю, что дерево передо мной покрыто почками – может, это вишня?
– Эй, ты не могла бы мне помочь? – вдруг спрашивает кто-то на английском с акцентом.
Молодой мужчина держит в руках такую высокую стопку книг, что она почти полностью закрывает ему обзор, при этом ногой он подпирает открытую дверь магазина.
– Что нужно сделать? – интересуюсь я.
– Есть два варианта… – Лица парня хоть и не видно, но можно догадаться, что он улыбается.
– Okay, be… [21] – Я снимаю со стопки половину книг.
– Мерси, – говорит он, кладя оставшиеся книги на землю, но не убирая ноги из дверного проема.
На нем твидовый берет,
