ветхие, квартиры на разных уровнях, все утопает в зелени, по стенам плющ… Тем временем Зоя убирала со стола, что-то щебеча из гостиной.
– А Зоя, она кто? – выпалила Маруся помимо воли. Почему ей показалось, что эта рыжеволосая в драных шортах – домработница?
– Ну-у-у, Зоя… Мы в выходные приехали, – чуть напрягшись, произнес Миша.
– Мань, ты даешь, странный вопрос, – одернул Марусю муж.
– Мало ли кто кем приходится, я ничего такого не сказала, – стала оправдываться Жукова.
– Друзья мои! Я часик поработаю, а вы берите Зою и ждите меня на пляже, – Наумов уселся в кресло и открыл MacBook.
– Давайте вечером в Goocha, – предложила Маруся, стараясь заболтать свою бестактность.
– Ага, понравилось? – Миша поднял голову от компа. – Шаронов, знаете его? Так запал на Goocha, когда я его туда привел, что неделю ел только там, пока все меню не перепробовал. А когда перепробовал, ему понравилось еще больше, он там и встречи назначал, и даже маклеру велел квартиру искать в радиусе пятисот метров.
Непонятно, почему Goocha была намоленным местом избалованных москвичей. Интерьер – безыдейная смесь техно и лаунжа, открытая кухня раздражает громыханием тарелок и клекотом официантов над ухом. Внутри, «лифним», – москвичи никогда не сидели, только «бахуц» – на тротуаре, где можно курить и глазеть на вечерний народ, фланирующий по улице Дизенгоф. Goocha была хороша лишь тем, что это привычный европейский гастропаб в самом центре, ведь правильные русские живут только тут.
– Как вспомню, так ежусь от неловкости, – Маруся все мусолила историю знакомства с Зоей, сидя на том же балконе уже не с компом и квестами, как давеча, а с Куки, вином и сплетнями. – Про домработницу никто не понял, прозвучало так, будто я интересуюсь местом Зои в Мишиной жизни, что гораздо хуже.
– Не придумывай, – отмахнулась Корнелия.
– Как вы, женщины, любите накручивать! – Матвей с бутербродом в руке вышел на балкон. – Привез я как-то в Москву жену, тоже, можно сказать, единоутробную…
Он отхлебнул израильского рислинга и, потрепав Корнелию по затылку со словами «Тоже дрянь, но все же лучше немецкого», продолжил:
– У Ленки в Москве начались паник-атаки, ей мерещилось, что сейчас полиция ее загребет, регистрация у нее не та, в супермаркете карточку обнулят, из Шереметьево не выпустят. Найдут наркотики, которые сами таможенники подбросят, и закроют. Прозак уже не помогал, повел я ее к невропатологу, тот назначил капельницы. Что-то такое, стабилизирующее психику. Как я уговаривал ее, что ей в капельницу ничего не подмешают! В общем, она под капельницей, я в коридоре жду, она выходит, вся сияет! Ё-моё, может, ей в капельницу подмешали-таки что-то? Типа экстази? Оказалось, медсестра заявила: «Докапали, девочка, вставай, папа тебя уже заждался». И у Ленки паник-атаки вмиг растворились в эйфории, что ей сорок пять, а она все девочка. Какой ты фиксер, Маруся, если так из-за муры колбасишься?
– Мотя, а к чему это психоделическое марево? – подняла на него глаза Куки.
– Как раз зачетно, – возразила Маруся. – Это же притча! И такой человек тратит свой талант на макароны!
Матвей действительно производил макароны. На заводике в Махачкале по итальянской лицензии. Помимо того, что он производил еще и плитку, на заводике в Туле по итальянской лицензии. Что общего между макаронами и плиткой, кроме того, что Матвей постоянно летал в Милан, где неизменно останавливался в отеле Principe di Savoia, как он рулил своими заводиками, когда успевал за год облететь еще полмира, а когда не летал, то бухал, трахался, долбался, поил и кормил всех правильных и полезных людей Москвы, от которых пользы было ноль? Этого понять никто не мог – Ванька Жуков на закате в Вашингтоне слушал отчет жены, которая в глубокой тель-авивской ночи рассказывала ему о еще одном бесполезно прожитом, чудном дне.
И это еще жена не рассказала своему единоутробному про Поленовых-Шустовых! Ведь та история, что началась на пляже в мае, получила ого-го какое продолжение.
Глава 4. Опять двадцать пять
«Глеб все нервы вымотал, не могу
терпеть больше _эмодзи_рожица
_со_слезой», – текстанула
Наташа Поленова своей
лучшей подруге Веронике.
«Если считаешь, что ничего не
изменится _эмодзи_рожица
_с_раскрытым_ртом».
«Он не изменится, и ничего не изменится
_эмодзи_красная_от_злости_рожица».
«А сегодня счастье _эмодзи_сердечко».
«Жжом _эмодзи_костер».
Праздники в Тель-Авиве сливаются в бесконечную череду. Уже не вспомнить, где чей балкон и было ли это на балконе или в ресторане Goocha, или не в Goocha, и не балконе… Словом, вечером того дня, когда Миша всех звал на Вуди Аллена, а Наташа выведывала, как Жукова живет с двумя мужьями, посиделки на крыше у Глеба удались на славу. Впрочем, они удавались всегда: разговор не смолкает, хохот, анекдоты, истории про знакомых и полузнакомых. Фокс и Жукова «беззлобно злословили» под общий гвалт – тоже, как всегда.
– Давай завтра в ресторан, хочу в Dallal, там вкусно, – предложила Корнелия.
– У нас и вариантов нет. Наумов поляну уже накрывал, второй раз его жаба задушит. С нас тоже хватит, Ванечкин борщ, мои котлеты – мы свой долг выполнили, тем более Ванечка уезжает. Глеб тоже уезжает, так что Наташке ужин готовить некому, – Маруся снова не пыталась быть доброй.
Корнелия с детьми и Маруся подкатили на такси к ресторану. Пока обсуждали меню, на террасу вошла Наташа – одетая, будто только из Милана: в темно-синих широких брюках с пуговицами на попе и умопомрачительной цветастой размахайке, чуть приоткрывавшей загорелый ухоженный животик. За ней дети, за ними – высокий мужчина, налысо бритый, в безупречно белой рубашке.
– Знакомьтесь, Игорь. Уже выбрали, что будем есть?
– Непонятно только, что детям заказывать, – переводя глаза с меню на айфон и обратно, ответила Корнелия.
– Спагетти на всех можно…
– Я гамбургер хочу, – заявил сын Наташи.
– Тут нет гамбургеров.
– Нет, есть! – включился Митька, сын Куки, – вот, написано: «mini-hamburger»! Мне два, раз мини.
Корнелия завела разговор с Игорем.
– Сегодня прилетел. Из Лондона.
– Вы в Лондоне живете? В отпуск или по делам?
– Есть пара дел, ну и к морю потянуло, я на четыре дня всего…
Потом болтали… О чем? Черт его знает, запомнились только сдержанность и хорошие манеры Игоря. И Марусе, и Куки хотелось втянуть животы и выпрямить спины. «Локти со стола убрать, да?» – смеялись они вечером на балконе, занимаясь разбором полетов. «Ну как так, – повторяла Корнелия, – Глеб только улетел, дети тут… Я спрашиваю: «Где вы живете»? Можно ответить: «Тут, недалеко» или «Там-то и там-то», а он страшно напрягся и выпалил: «В гостинице».
– Не может быть, чтоб он у Наташки поселился, это совсем антисанитарно, – Маруся подлила вина в бокалы. «Спать с другим мужиком при детях?», – «Она решила, что чем хуже, тем лучше», – «К вопросу о двух мужьях», – «Таких мужиков, как Глеб, нет», – «Она за ним как за каменной стеной», – «Глебу сейчас икается»…
Икалось Глебу или нет, но он все еще сидел в офисе, хотя в Москве уже было за полночь. Прямо с самолета на работу, думал только бумаги разобрать, так тут же шеф дернул, а вслед за этим встреча нарисовалась. Мутные пассажиры пришли, и проект у них мутный…
В Лондоне еще при царе Горохе собрались строить русский культурный центр, потом тему похоронили, а кусок земли остался. Пассажиры считали, как раз под элитный жилой дом. Хотели, чтоб банк дал кредит и еще выкупил землю, получив за взамен долю в 25 процентов. Опять двадцать пять, каждый считает другого бо́льшим дураком, – Глеб подвинул к себе две визитки. О Дунине он наслышан, отморозок. Имя второго – Борис Марков – ничего не говорило, он полез в Google, выяснил, что тот доверенное лицо могула-рейдера. Тренькнул айфон:
«Я все еще не теряю надежды
_цветочек_и_сердечко».
«Завтра, сегодня засада», —
отстучал Глеб.
Пошловато, конечно, с подругой жены, но та совсем
