не может вымолвить ни слова. Поэтому именно она сказала дочери:
– Мы с папой больше не любим друг друга.
– Ага, знаю, – ответила Перла.
– Как ты об этом узнала?
– Вы не целуетесь в губы.
– Поэтому мы собираемся переехать и жить в разных квартирах, – продолжила Камилла.
– Это же глупо! Две квартиры обойдутся очень дорого. Предупреждаю – я не дам вам ни цента. Выкручивайтесь сами.
– Дорогая, не переживай из-за этого, – подхватила Камилла, – если потребуется, я пойду торговать цветами.
– Или картошкой?
– Или метлами.
– Или огурцами?
– Или орангутангами.
Перла сползла со стула и побежала в свою комнату строить дом из конструктора лего. Ну и пусть колеблются стены, главное, она создавала ручонками свой собственный мир.
* * *
Друзья захотели вступиться за нее. Но Камилла отказалась от роли жертвы. Она – не больная женщина, оставленная мужем из-за пережитых ими трудностей. Они – просто мужчина и женщина, пути которых разошлись. Все искали объяснения. Все ошибались. У сердца свои законы. Нам либо нравится держать кого-то за руку, либо нет.
Виктор подарил жене и дочери крошечную квартирку, расположенную на улице Жуи в центре Парижа, недалеко от церкви Сен-Жерве и Парижской мэрии. Нескладное строение – идеальное убежище. Камилле дорого обошелся этот щедрый жест, поскольку вскоре он познакомил свою любовницу с дочерью. Виктор был нервным и напряженным, вел себя холодно и неприветливо по отношению к ней, Камилле, словно желал представить в неблаговидном свете их брак, чтобы доказать неизбежность его конца. Испытывая обиду, она повторяла себе: «Будь выше этого. Держи курс на любовь, даже если ее больше нет».
Она перевозила вещи на новую квартиру летом, пока ее дочь плескалась вместе со своими двоюродными братьями и сестрами в реках на юго-западе Франции, где гостила у бабушки с дедушкой.
Ей хотелось, чтобы эта квартира стала гнездом, островком, оазисом, убежищем. Статуэтки Будды, фотографии морских пейзажей и старинная деревянная мебель, приобретенные на пыльных блошиных рынках, соседствовали с современными светильниками, стеллажами, набитыми книгами, и пушистыми коврами, в которых утопали босые ноги. В спальне небольшой письменный стол мечтал о чем-то перед окном, выходившим на парижские крыши, под которыми люди проживали свои неповторимые жизни.
В начале сентября дождливым днем Перла пошла в новую школу. Робкая, загоревшая на летнем солнце, она выглядела трогательно в новой джинсовой курточке, которую ей купили, чтобы скрасить волнительное начало учебного года. Она отказалась держаться за руки отца и матери, побоявшись расплакаться, и, чтобы немного успокоиться, схватилась за лямки своего ранца. Вдруг зазвонил колокольчик. Перла прижалась к родителям, обхватила их руками. Затем пошла прочь, решив проявить мужество. Но не удержалась и всхлипнула. Крикнула «Ну все!», гневным жестом вытерла слезы, собралась с духом, в последний раз взглянула на отца и мать и направилась в класс.
Родители были не менее взволнованы, чем их дети. У всех были одни и те же вопросы, страхи, надежды, как их ангелочки смогут вписаться в рамки, установленные системой. Они гладили своих чад по щекам, словно пытались удержать.
Но двери школы закрылись, и жизнь пошла своим чередом. Жизнь продолжается. Всегда. Каждый день.
Камилла и Виктор стояли на тротуаре под одним зонтом, слегка смущенные, одновременно такие близкие и чужие друг другу. Чтобы скрыть свое замешательство, Виктор принялся торопливо рассказывать о квартире, которую нашел в районе Бастилии рядом с улицей Жуи. Затем, не зная, как заполнить пустоту, образовавшуюся между ними, прильнул губами ко лбу той, которая все еще была его женой.
В знак прощения. Простить друг друга за то, что их любовь не смогла преодолеть преграды, возникшие между ними.
Каждое утро, отправляясь в школу, Камилла с Перлой встречали соседа у порога его квартиры. Он жил на пятом этаже прямо под ними. Кажется, он специально выходил из квартиры именно в тот момент, когда они спускались по лестнице. При этом он был слегка глуховат. И староват. Он был очень худым и всегда носил бежевые парусиновые брюки, белую шляпу и пиджак из шерстяной ткани. Его глаза блестели так, словно жизнь для него была веселым приключением. Камилла с Перлой радостно приветствовали его на ходу, чтобы не сбавлять темпа, сбегая по ступенькам. Он махал им рукой, улыбался, но ничего не говорил. Все трое с удовольствием участвовали в этом ритуале, который дарил им спокойствие перед началом рабочего дня.
В течение полутора месяцев утренние встречи с соседом служили им опорой, пока они искали баланс в своей новой жизни. Эйфория от перемен прошла, и нужно было начинать с чистого листа.
* * *
Несколько раз в неделю, когда приходило время ложиться спать, Перла принималась кричать:
– Мне больно.
– Что у тебя болит?
– Моя жизнь.
Она помотала головой, будто желая прогнать собственные слова, затем продолжила:
– Я боюсь.
– Чего?
– Воров! Закрой дверь на ключ.
Камилла послушалась, извинившись перед ворами за то, что сегодня вечером они не смогут их ограбить.
– Не смешно, – буркнула Перла.
Камилла знала, что, когда испытываешь страдание, любые шутки кажутся неуместными. Ведь ты прежде всего нуждаешься в понимании. Но иногда ей отчаянно хотелось не противостоять всем неприятностям, а просто смеяться, быть легкомысленной, даже глупой. Но жизнь распорядилась иначе. Она понимала, что Перла таким образом выплескивает наружу скрытую боль, которая мучает чересчур проницательных детей. Однако бывали вечера, когда у нее не хватало сил управлять дрейфующим сердцем дочери. Не было сил в одиночку бороться с приступами гнева маленького человечка, напуганного ночными привидениями. Тогда она кричала, что ей это надоело. Крик усугублял ситуацию. Перла сбрасывала все подушки с кровати, опустошала полку с сокровищами, хватала меч, чтобы сразиться с тенями, и расшвыривала по сторонам кукол. Ее мать стояла рядом, ждала. Затем, когда слезы ярости сменялись печалью, Камилла обнимала дочь, и та рассказывала ей о том, как ее наказали в школе; о том, что она подолгу не общается с отцом, который часто бывает в разъездах; о том, как ей тяжело вспоминать о болезни матери; о том, что у нее никогда не будет собаки.
– Уберись в комнате.
– Мама, разве ты не видишь, что мне грустно?
– Еще одна причина, чтобы привести комнату в порядок. Я помогу тебе. Мы все расставим по своим местам. Включи музыку.
Затем наступало время погасить верхний свет и зажечь ночник. Время ласковых прикосновений к бархатной коже засыпающей Перлы. Время, когда ангелы наклоняются над детьми, которые вот-вот погрузятся в мир сновидений.
* * *
Однажды утром сосед не вышел из квартиры. Перла по обыкновению сказала «здравствуйте» на последних ступеньках лестницы,
