отчего его сердце возликовало и наполнилось надеждой. — Так здорово, когда есть друг, который не стремится поскорее затащить тебя в постель. У меня никогда не было брата, но, наверное, мы бы с ним именно вот так и общались. Только без ссор и соперничества.
Санджей в достаточной мере знал анатомию и понимал: сердце разбиться не может: это всего лишь образное выражение. Но тогда почему же у него сейчас вдруг так сильно заболело сердце? Его взгляд задержался на цитате, напечатанной на самом верху программки: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте».
Зрители набились в школьную столовую, где взрослых ожидало подогретое белое вино, а детей — тягучий яблочный пунш. Санджей взял себе того и другого, пытаясь определить, у какого напитка менее неприятное послевкусие. В такой толчее что-то постоянно проливалось на пол, отчего ботинки Санджея не только прилипали к линолеуму, но и похрустывали, поскольку перед этим кто-то опрокинул блюдо с чипсами.
Он вслушивался в обрывки разговоров, стараясь забыть о недавней попытке завоевать сердце своей Джульетты, закончившейся полным провалом.
— Видели? Физз уже запостила на своем канале видос про вызов исполнителей после спектакля. Знаете, что она пишет? «Какая Джульетта! Моя подруга Марта была просто БЕСПОДОБНА!»
— Когда это Марта успела познакомиться с Физз? Может, она и нас с ней познакомит?
— Я обязательно приглашу Марту к себе на вечеринку. Как думаете, она приведет с собой Физз?
— Девки, смотрите. Марта с Ладеном держатся за руки. Похоже, это у них продолжается и после пьесы.
И ни слова о той фотке, выражаясь словами Марты. Айона оказалась права: девочка уничтожила злобные сплетни о себе, дав сверстникам более интересную тему для разговоров.
Марту и Аадена окружали поклонники, которых неудержимо тянуло к этим живым магнитам: так железные опилки притягиваются к настоящим. Они общались друг с другом легко и естественно. Как это у них получалось и почему не получилось у него самого?
Сквозь толпу проталкивалась какая-то высокая девица с таким перекошенным лицом, словно она только что надкусила яблоко и обнаружила червяка. Санджей узнал ее. Эту девицу он видел в вагоне в тот день, когда познакомился с Мартой. Вместе с несколькими подружками она тогда демонстративно перешла в другой вагон.
— Эй, Джульетта! — нарочито громко выкрикнула девица. — Ты еще не показывала Ромео фотку своей дырки?
В столовой стало заметно тише. Все ждали, что ответит на это Марта. Но Марте не понадобились слова. Она согнула правую руку, подняла ее на уровень плеча и локтем ударила нахалку в физиономию.
Вокруг ахнули. Кто-то негромко выразил свой восторг. Обидчица попятилась, зажимая рукой нос.
К Марте проталкивался Пирс.
— Идемте со мной, милая девушка, — бесстрастным учительским тоном произнес он.
Лицо Пирса напряглось от сдерживаемого гнева.
Толпа расступилась, пропуская их. Держа Марту за правую руку, Пирс повел ее к выходу.
Когда они проходили мимо, Санджей услышал, как Пирс прошептал:
— Отличный ответ, Марта. Но задерживаться здесь тебе не стоит. Без тебя все быстро успокоятся.
— Я очень горд, — признался Айоне Джейк. — Я ведь тренер Марты и, как вижу, кое-чему смог ее научить.
— Здесь есть врач? — крикнул учитель, зажимавший бумажным платком кровоточащий нос высокой школьницы.
— Санджей, ваш выход! Дежавю! — воскликнула Айона.
— Я медбрат! — вздохнув, отозвался Санджей.
Воодушевленные успехом Марты, они вместе шли к вокзалу по ярко освещенным, людным улицам Вестминстера.
— Тебе было страшно перед выходом на сцену? — спросил Санджей, не успевший оттереть кровь, попавшую на руки из разбитого носа обидчицы.
— До жути страшно! — призналась Марта. — Если честно, я не ожидала, что будет такая прорва народа.
— Пропасть, — поправила ее Айона. — Слово «прорва» имеет другое значение. Тысяча извинений, но после стольких лет работы со словами невольно залипаешь на грамматику, лексику и прочее.
— А лично мне грамматика по барабану, — призналась Марта.
— И не только тебе. Очень многим. Надо, пожалуй, и мне отвыкать от этих правил. Тем более что я теперь больше уже ничего не пишу, — с сокрушенным видом произнесла Айона.
— Айона, мне просто не верится, что вы позволите этим мерзавцам из журнала одержать верх. Нельзя допускать, чтобы Эд Ланкастер победил. — Услышав ненавистное имя, Лулу зарычала, но Эмми продолжала: — Вы должны показать им, на что способны! Ваша работа не закончилась после увольнения. Вы по-прежнему остаетесь журналисткой и психотерапевтом. Это ваша суть. Если у кого и есть жизненный стержень, так это у вас.
— Эмми, дорогая. Вы очень добры. Я понимаю, что вы стараетесь меня растормошить и уговорить согласиться на вашу авантюру… простите, на эксперимент с YouTube. Я восхищаюсь вашей напористостью, но, боюсь, по-прежнему вынуждена сказать решительное «нет».
Айона и Би сидели около большого эркерного окна в гостиной пансионата, глядя на старинный парк. Айона живо представляла себе давнюю эпоху и почти видела призраки гостей, возвращавшихся в поместье после охоты на оленей. Они поднимались в эту самую гостиную, пили чай и хвастались своими охотничьими успехами. Близость к смерти заставляла их ощущать себя более живыми.
Сегодняшний день не был ни лучшим, ни худшим. Би ее не узнала, но хотя бы поняла, что у Айоны дружественные намерения и ее можно не бояться. В лучшие дни вроде того, когда Айона привезла с собой Диктатор, Би вспоминала, кто она и где находится, и их общение проходило почти так же, как в старые добрые времена. Но случались и другие дни, совершенно невыносимые. Би смотрела на гостью с недоумением и страхом, пятясь от протянутой ею руки.
Айона полезла в сумку, достав старый фотоальбом в потертом кожаном переплете. Ей нравилось прикасаться к фотографиям, а не просматривать их в каком-нибудь облачном хранилище, где они перешивались с миллионами других воспоминаний, изгнанных туда тысячами незнакомых пользователей. Все эти праздники, свадьбы и дни рождения обитали в неосязаемом пространстве Интернета, ожидая, когда их на мгновение извлекут оттуда или удалят ради экономии места в «облаке».
Альбом открылся на странице, озаглавленной «1 декабря 1992 года — ВСЕМИРНЫЙ ДЕНЬ БОРЬБЫ СО СПИДОМ».
— Би, ты помнишь? — спросила Айона, пододвигая ей альбом. — Мы участвовали в марше на Даунинг-стрит и тебя арестовали, когда ты нашим плакатом ударила полицейского по голове.
Би водила указательным пальцем по фотографиям.
— Они устроили столько шума из-за пустяка. Полицейский был в шлеме, а плакат был картонным и размок под дождем. Вреда не больше, чем если по молотку ударить мармеладкой. Мы просто наткнулись на расистов и гомофобов, искавших предлог, — сказала Айона, переносясь в то время.
Ощущение пережитого
