отвечала. Чарли посмотрела на бабушку.
По сути, да, – сказала бабушка.
Но его вытащили? Со мной все будет в порядке?
Еще одна салфетка.
Да, – написала ее мать. – Его больше нет.
Вернулся ее отец, но, к большому ужасу Чарли, вместо переводчика за его спиной стоял Остин. Она хотела пригладить волосы, но ее рука наткнулась на комок марли, и она вскрикнула. Мать, бабушка и отец вздрогнули, а Остин прикусил щеку, когда увидел рану, но Чарли заставила себя улыбнуться, и он улыбнулся в ответ.
Я очень беспокоился о тебе, – сказал он.
Что ты здесь делаешь?
Я очень беспокоился о тебе.
Ты был здесь все это время?
Появилась медсестра в лавандовом халате, наклонилась слишком близко и что‐то сказала Чарли, шевеля губами так утрированно, что они с Остином оба аж скривились.
НУ СМОТРИТЕ, КТО ПРОСНУЛСЯ, – сказала она.
Сегодня недолго. Я заходил вчера.
Вчера?
Медсестра просунула свой стетоскоп под рубашку Чарли, и холод металла на груди заставил ее ахнуть. Она закрыла глаза – не могла смотреть на Остина, когда руки этой женщины были у нее под рубашкой. Потом медсестра выпрямилась, показала Чарли поднятый большой палец и начала возиться с пакетом с жидкостью на стойке, делая пометки на маркерной доске.
Ты была без сознания два дня.
Жесть.
ГОЛОДНАЯ? – спросила медсестра, театрально изображая, как ест ложкой.
Немного, – ответила Чарли, стараясь не смеяться над идиотским выражением ее лица.
Как ты себя чувствуешь?
Сейчас о-к. Я думаю, здесь какие‐то обезболивающие.
Она постучала по капельнице, спускающейся к ее руке.
Я ПРИНЕСУ МЕНЮ, – сказала медсестра.
Все в школе меня ненавидят?
Ненавидят? Нет! Почему?
Я испортила спектакль.
Это был самый интересный финал “Питера Пэна” за всю историю.
Чарли улыбнулась.
Габриэлла разозлилась?
О, она просто взбесилась. Приятный бонус.
Остин быстро набрал сообщение на своем телефоне и сунул его обратно в карман. Чарли рассмеялась, потом поморщилась. Телефон Остина вспыхнул, и он посмотрел на него с досадой.
Мама приехала. Мне пора идти.
Иди, – сказала она, подгоняя его к двери.
Напишешь мне, когда зарядишь телефон?
Она огляделась, недоумевая, где все ее вещи, и заметила висящий на дальней стене пластиковый пакет с логотипом больницы, из которого торчала одна штанина ее черных джинсов.
Остин наклонился и прямо у всех на глазах поцеловал ее в губы, потом помахал ее семье и ушел. Ее мать начала демонстративно раскладывать вещи, чтобы привлечь к себе внимание. Наконец Чарли перевела на нее взгляд.
Что это было? – спросила мать.
Что?
Она кивнула в сторону двери.
Мама, ты с ним уже знакома.
Да, но…
Но что? То, что я встречаюсь с глухим парнем, мешает тебе жить в мире твоих фантазий?
Мать покраснела, и Чарли подняла руку, не давая ей ответить, что бы она ни собиралась сказать.
Нет, больше никаких разговоров об этом, пока я не узнаю у врача, насколько сильно поджарились мои мозги.
Нашли переводчика? – спросила она отца, который опять вошел в палату.
Мать резко откинулась на спинку стула, как будто ее толкнули.
Думаю, с твоими мозгами все в порядке, – сказал отец.
Не благодаря тебе, подумала Чарли, хотя и понимала, что он, скорее всего, прав: сейчас ей все стало яснее, чем когда‐либо прежде. Старые битвы продолжали бушевать, и отец не мог ее защитить. Никто не мог.
Фебруари была в душе, когда ее разоблачили. Она стояла под пульсирующими струями, готовя речь, с которой выступит на собрании, когда Мэл просунула голову в наполненную паром ванную и сообщила почти ласково:
Пришел риелтор, который хочет сделать фотографии нашего дома для продажи. Он говорит, что его прислал школьный округ. Не хочешь это прокомментировать?
Фебруари закрыла воду и с потерянным видом выбралась из душа. Неудивительно, что приторный тон Мэл никак не сочетался с выражением ее лица.
Я…
Фебруари потянулась за полотенцем, которое висело на крючке на внутренней стороне двери. У нее на руке была мыльная пена, и она вытерла ее.
Что за хрень происходит?
Фебруари опустила голову.
Извини, Мэл.
На кой хрен мне твои извинения? Что происходит?
Ривер-Вэлли закрывается. Я не знала, как тебе сказать.
Не знала как?
Я пыталась! Я просто не справилась.
“Справляться” надо было, рассказав своей жене жизненно важную новость.
Да, ты права.
Или, по крайней мере, надо было проявить элементарное уважение и сообщить мне, что меня вышвыривают из моего собственного дома!
Ты права.
Как давно ты знаешь? – спросила Мэл.
Фебруари содрогнулась.
С окружного совещания, – сказала она, хотя на самом деле знала еще раньше.
Господи боже. С декабря?
Прости меня, милая. Пожалуйста.
Кто еще знает?
Никто. Фил. И Генри. Он переводил на совещании.
А ваши учителя?
Фебруари покачала головой.
Мы с Суоллом должны рассказать им об этом завтра на собрании педсостава.
Ванда?
Она смотрела себе под ноги, но чувствовала тяжесть взгляда Мэл.
Я…
Да чтоб тебя, – сказала Мэл.
Выходя, она хлопнула дверью ванной. Фебруари поспешила накинуть халат и бросилась за ней, но, когда она спустилась вниз, там был только растерянный мужчина с рулеткой и фотоаппаратом в руках.
Мэм? Если сейчас неподходящее время, я могу вернуться позже.
Нет, прошу вас, – сказала Фебруари с яростью в голосе и широким жестом указала на гостиную. – Сейчас просто идеальное время.
После того, как риелтор ушел, Фебруари написала Мэл длинное и путаное сообщение, в котором извинилась, объяснила, что собирается пока пожить в Старой резиденции, чтобы дать Мэл время, пока та не будет готова поговорить, и извинилась еще раз. Трудно было сказать, воспримет это Мэл как любезность или как еще один эгоистичный поступок, но Фебруари не знала, что еще сделать. В понедельник ей предстояло разбираться со своими учителями, и она не могла вести войну на два фронта. Она собрала чемодан и покатила его по улице в сторону кампуса.
Глухого в президенты
Большинство из вас, вероятно, видели эту фразу, но что вы знаете о движении “Глухого в президенты”? Несмотря на то, что Галлодет был первым университетом для глухих в мире, раньше у него никогда не было глухого президента, и в марте 1988 года
