Что я творю? – говорит с укором себе в минуту прозрения и отмахивается, как от мухи приставучей: врачи обещали лет восемь-десять нормальной жизни, а дальше посмотрим. Потому уминает сейчас икру с таким видом, будто никогда не пробовал. От всевидящей Леры не укрывается.
– В Америке, я знаю, икра безумно дорогая.
Не дороже денег, Лерочка, – Костя после двух шатов чуть хмелеет, язык развязывается, ему легко в новой, соткавшейся неожиданно, будто из воздуха, компании.
– Давайте выпьем за Константина. Гора с горой не сходится, человек с человеком всегда. Вот и мы сошлись. Здоровья тебе и успехов. Чтобы елось и пилось, чтоб хотелось и моглось. Только позволь спросить, почему один путешествуешь? На женатого ты не похож, у меня глаз наметанный. Неужто в Штатах бабы перевелись? Ах, ну да, у вас не женщины, а гражданки, запамятовал. Приезжай в Москву, мы тебе такую красавицу подберем! Правда, Лерусь? Мужик ты видный, не старый еще, говоришь, при деньгах, в Москве пруд пруди желающих будет с тобой познакомиться.
– Так сложилось, что один езжу, – не хочет вдаваться в подробности.
– Роковая любовь, не иначе, – определяет Лера. – В самом деле, приезжайте, я вас со своей двоюродной сестрой познакомлю. Она вам понравится, – и многообещающе смеется.
– Спасибо. Может, и воспользуюсь предложением.
Арнольд, не проронивший за вечер ни слова, уходит спать, они остаются втроем. Альбинос расспрашивает об Америке, выказывает удивительную для живущего в России осведомленность. Интересно, кто же он такой? Крутой бизнесмен? Не похоже. С другой стороны, охранника имеет, по заграницам его возит. Крупный чин на Лубянке? Возможно. Была не была, спрошу напрямую, тем более он уже поддатый, не станет ваньку валять, темнить.
Альбинос на Костин вопрос не отвечает, хитро щурится в намеке на улыбку, шевелит белыми бровями, делает вид, что любопытство гостя пусть и не неуместное, но не требует немедленной откровенности в ответ. Отвечает за него Лера, пьющая вино и ни на мгновение нить беседы не теряющая.
– Генрих в администрации работает.
И все, как воды в рот набрала. Что за администрация, поди догадайся. В любом случае непростая штучка альбинос, ухо с ним востро надо держать. С другой стороны, что он Гекубе, что ему Гекуба…
– Лерочка, приоткройте тайну: сколько в вас еврейской крови? – фокусируется на ней, вспомнив первое свое впечатление.
– Нисколько. Мама – чистокровная русская, отец – азербайджанец, жила в Баку, замуж вышла и переехала в Питер. А что, Костя, вас еврейская тема волнует?
– Да нет… Жена покойная еврейка была. В вас семитское начало ярко выражено.
– Обманчивое впечатление. Это восточный намес, от папочки достался. Не только иудеи, но те же арабы – семиты, верно?
– Костя, а вот ответь мне как на духу: хорошо тебе в Америке? меняет тему разговора альбинос. Он уже немного навеселе, старые дрожжи, видать, дают себя знать. – Ты себя кем ощущаешь – американцем или все-таки русским?
Теперь черед Кости – ответить или тоже хитро сощуриться и в рот воды набрать, на манер альбиноса. Однако зачем темнить, вопрос-то понятный, разумеющийся.
– Из нас русское не выветрить, не выбить, оно во всем – в привычках, в действиях, в еде даже, в застольях… Такой уж заквас.
– И не надо избавляться от этого, верно? Мы и сильны духом своим, ни на какой другой не похожим. Мне рассказывали: некоторые иммигранты семидесятых, той, предыдущей волны, специально меняли имена, фамилии, переставали дома по-русски говорить, только чтоб поскорее с прошлым покончить. Вот чудаки!
– Я про таких не слыхал. Может быть… Наша волна другая.
А как русские американцы на Ирак отреагировали? – неожиданно спрашивает альбинос и испытующе глядит, серьезно. И улыбка хитрованская пропадает.
– По-разному. Одни приветствовали, другие последствий опасались. Как говорится: не буди лихо, коль спит тихо.
– Ну а сам ты – как? Нет, ты скажи, надо ли было влезать? Теория превентивного удара – штука крайне опасная. Что, если другие ею воспользуются? Представляешь, что начнется?!
– Вы в России не пережили одиннадцатое сентября, вам этого не понять. Мы – одни в мире, ну, еще англичане, а все остальные делают вид, что их ничего не касается.
– Ну, мы в России тоже много чего пережили, у нас Чечня, между прочим, есть, – Генрих чуть покачивает головой для вящей убедительности. – Я тебе байку расскажу, между прочим, Фрейд ею логику сновидений иллюстрировал. Так вот. Когда ваш друг обвиняет вас, что вы вернули ему треснутый чайник, первое, что вы делаете, – это говорите, что никакого чайника у него не брали; затем – что, когда вы его возвращали, он уже был расколот, и наконец – что чайник уже был расколот, когда вы его брали. Такая вот последовательность несовместимых друг с другом аргументов. Итог: именно вы не хотите признавать, что брали у друга чайник и раскололи его. Тебе, Константин, это ничего не напоминает? Не похожие ли объяснения по Ираку мы слышим? Саддам Америке напрямую не угрожал, ты с этим, надеюсь, спорить не будешь. И захватила она Багдад не для того, чтобы угнетенным иракцам свободу и демократию принести. Америке на них насрать, извини, Лерусь. И нефть тут ни при чем, как многие в Москве думают и с кем я спорю по этому поводу. После найн илэвен (событий 11 сентября) очень хотелось Штатам мускулами поиграть, силу и решимость показать, что могут в любом месте все расколошматить и никакой ответственности не нести. Это я о превентивных ударах. Помогло это в борьбе с террором?
– Но это лучше, чем «мочить в сортирах», – выказывая осведомленность в новой российской фразеологии.
– Так вот, – продолжает альбинос, не среагировав на «сортир». – Кость иракскую вы не проглотите, подавитесь. И не тешьтесь иллюзиями – самое главное впереди. Вы получили то же самое, что мы в Чечне. Только пострашнее. Еще не знаете, какой клубок змей разворошили.
– Господа, хватит о политике, – Лера пытается повернуть разговор в ином направлении. – Давайте лучше о женщинах.
– Не возражаю, – охотно откликается альбинос. – Давай, Костя, за мою жену выпьем. Она у меня чудо. Умна, красива, всегда знает, чего хочет.
– Спасибо, мой дорогой, но я бы предпочла красоту на первом месте, а ум на втором. Как вы полагаете, Костя, что для женщины важнее, ум или красота?
– Если мужчина слышит все, что говорит ему женщина, значит, она не красавица, – щеголяет он к месту вспомненным афоризмом.
– Здорово! – хохочет Генрих. – Сам придумал?
Костя неопределенно пожимает плечами: понимай как хочешь.
– Мне больше по душе другое выражение: красивая женщина не должна быть слишком умной – это отвлекает внимание, – Лера кидает выразительный
