выше. Страховка, эксплуатация зданий, бонусы штатных сотрудников.
Допотопный отцовский «делловский» компьютер, который давным-давно следовало заменить. Медлительный, как (попробуем себе представить) динозавр с длинным хвостом и маленькой головкой – бронтозавр. (В детской Том подвешивал к потолку игрушечных динозавров. Чем они ему так нравились? Уже будучи взрослым, он жутко расстроился, узнав, что палеонтологи поставили под сомнение само существование бронтозавра, но позже позиция несколько смягчилась, – вероятно, скептики ошибались.) Он крутанулся в старом скрипучем кресле с подбитым сиденьем для удобства старческих ягодиц и уставился в окно на реку Чатоква, едва различимую за крышами домов и ржавыми резервуарами для воды и телефонными проводами. Вот он, городской центр, чем-то напоминающий картину Эдварда Хоппера; отец Тома настолько к нему привязался, что ни за что бы отсюда не уехал.
Еще до рождения Уайти Маккларена корпорация занимала верхний, одиннадцатый этаж старого кирпичного особняка, известного как «Брисбен». Построенный в 1926 году, он долго был самым высоким и самым престижным офисным строением в Хэммонде. Но сегодня над ним возвышались многие дома, включая двадцатиэтажный, если не больше, шикарный, даже несколько вызывающий отель «Мариотт», заслонявший Тому часть пейзажа.
Возглавив «Сёрчлайт букс», Том настоял на переезде дочерней компании в Рочестер, поскольку «Маккларен инкорпорейтед» было и без того тесно в рамке картины Эдварда Хоппера, и Том не испытывал ни малейшего желания обосноваться этажом ниже, по соседству с отцом, который будет пять раз в неделю таскать его с собой на ланчи, а также на заседания в коммерческой палате, деловые ужины с клиентами и светские приемы в «Мариотте». С него хватало ежедневных звонков и голоса отца в трубке, с трудом скрывающего нетерпение и раздражение.
Или, того хуже, его расточительной, неразборчивой и снисходительной похвалы: «Отлично сработано!»
Так он манипулировал окружающими. О чем любой член семьи, Том особенно, быстро догадывался.
Но это действовало ободряюще. Отлично сработано!
Уайти был впечатлен тем, как старший сын поставил дело в «Сёрчлайт букс». Он почти сразу наделил его серьезными полномочиями, словно желая убедиться (или Тому это мерещилось?), сломается ли парень под таким давлением.
Том его радовал, и Уайти, откровенно гордясь сыном, возлагал на него большие надежды.
Уайти острым глазом отмечал любые погрешности, опечатки, недоработки дизайна. Он внимательно прочитывал абзац за абзацем, прежде чем отправить текст в типографию, будь то небольшой памфлет или справочник в сотни страниц. «За все отвечает генеральный директор», – любил он повторять с важным видом.
Он мониторил все, что публиковал Том, даже подростковые, написанные взахлеб романы о юных христианках, которые разрывались между мальчиками, верившими в Христа, и теми, кто (пока) в Него не верил. На полках в офисе Уайти в хронологическом порядке стояли экземпляры выпущенных ими книг, и Тома не могло не трогать, как отец ими гордится.
Из школьных учебников торчали закладки. Открыв на соответствующей странице, Том обнаруживал понравившиеся отцу стихотворения: отрывки из «Народ, да» Карла Сэндберга, «У рощи снежным вечером» и «Смерть наемного рабочего» Роберта Фроста. А в школьной антологии он отметил цитату из Генри Торо:
Многие рыбачат всю жизнь, не подозревая,
что они охотятся не за рыбами.
(А за кем же? За кем они тогда охотятся? Том ненавидел загадки.)
(Уайти мало что понимал в этом деле. Из его рассказов следовало, что в детстве мужчины брали его с собой половить большеротого окуня в озере Чиппева, вот только он не поймал ни одной рыбки, включая случаи подледного лова.)
Отец был против переезда «Сёрчлайт букс», а заодно и Тома с семьей, в Рочестер, но в конце концов сдался. Уайти, ловкий бизнесмен (не только отец-собственник), понимал, что книжное дело, если его правильно поставить, может приносить неплохой доход.
И все же его откровенно удивляло, что дочерняя компания под управлением старшего сына дает такие результаты. С каждым кварталом прибыль уверенно росла. Романы от имени подростков сочиняли со знанием дела добросовестные писательницы средних лет, готовые подписывать контракты за скромный аванс и такой же авторский процент с продаж, а учебники писали преподаватели небольших университетов и муниципальных колледжей, жаждавшие просто быть опубликованными.
Уайти был не готов признать очевидный факт, что «Брисбен» уже не престижный адрес и что само здание прохудилось и обветшало. Что вестибюль покрывает тусклая восьмиугольная черно-белая плитка, а дверные стекла в офисах давно стали матовыми. Что единственный лифт движется с черепашьей скоростью. Что стоит крикнуть на лестнице, как оттуда-то сверху прилетает жутковатое эхо (в детстве, помнится, Том всякий раз поеживался). В представлении Уайти «Брисбен» выглядел такой поставленной на попа деревней, населенной врачами, дантистами и бизнесменами вроде него, и он всегда боялся остаться один.
Он отказывался признать тот факт, что Хэммонд постепенно пустеет, как многие американские города в кольце новых пригородов. Он даже не рассматривал вариант переезда; столь же дорогие, сколь и безликие корпоративные офисные здания в окрестностях Хэммонда, в которых не было души, вызывали у него отвращение.
Нет души. Странный оборот в устах Уайти, гордившегося своей нерелигиозностью в традиционном понимании этого слова.
А эта его шутка о Гудини. Если есть загробный мир, тот оттуда ускользнет, пусть люди знают, что есть жизнь после смерти… но не ускользнул.
От его шутки (если ее так воспринимать) дети поежились. Неужели папа будет говорить такое и когда я умру? А пятилетняя София, кажется, готова была заплакать.
Никто из них толком не знал, кто такой Гудини. Лорен его себе представляла знаменитым моряком. Том слышал о том, что это иллюзионист, но не догадывался, насколько он знаменит и какими невероятными были его трюки.
Позже, став отцом, Том твердо решил, что никогда не позволит себе загадочных реплик и тем более несмешных шуток по поводу смерти, ничего такого, что может по-настоящему расстроить ребенка. Никогда.
– Мистер Маккларен…
– Пожалуйста, называйте меня Томом. У нас был только один «мистер Маккларен».
– Т-том.
Учащенное дыхание. Выгоревшие соломенного цвета волосы. Расширенными глазами, словно загипнотизированная, уставилась на нового генерального директора в вертящемся кресле.
Таня, вы же все понимаете. Вам ничего не надо объяснять. Так давайте упростим процедуру для нас обоих.
За последние месяцы Том стал нервным, раздражительным. Срывов в слезы по покойному отцу пока не случалось (если и были, то в памяти не отложились и свидетелей не нашлось бы), но он был близок к этому по другим поводам – безысходность, страх, отчаяние. Ярость. Он чувствовал себя запертым в ящике (каковым был старый отцовский кабинет), из которого постепенно выкачивали кислород.
В глазах преданной отцу команды он видел ощущение дискомфорта в присутствии Тома – они его почти не знали, они ему не доверяли. Они ждали от него таких же небрежных королевских похвал, какие привыкли выслушивать от Уайти, – отлично сработано!
Из четырнадцати штатных сотрудников большинство старожилы, и лишь немногие
