И он верил, что действительно - сядет... А потом приходила ночь, и Лариса была ему нужна... И так все шло и плыло... Все распадалось, и эти кружки распадались. Институт закрыли, Антон стал работать в совхозе налаживать счетные машинки...
И тут началась эта потасовка, эти "наши неурядицы", как только и можно было говорить не оглядываясь. Но о них пусть лучше напишет старик Крылов...
* * *
Антона взяли почти сразу, и в столкновении с невидимым в тумане противником его ударило плотной волной воздуха - и отбросило, и он, не потеряв сознания, с облегчением подумал: "И это все?" - но волну догнала другая, которая не пощадила его, смяла, начала бить о землю, о камни, а он все не терял сознания... потом его с невозможной силой ударило лицом обо что-то - и он исчез для себя... Он выжил, сохранил крохи зрения в одном глазу - и вернулся домой. И эта изрытая ямами и воронками поверхность вместо лица ничуть не смутила Ларису, я боюсь сказать - обрадовала... нет, но что-то от радости было теперь в ней, потому что он стал принадлежать ей полностью и навсегда. И Антон понял, что только с ней ему жить. Люди отняли у него все, что могли, и его бесхребетное тело нужно было только этой женщине. Он стал дворником и работал в подвалах, ему нравилось кормить котов, с ними было легко и спокойно. Он понял, что от общения с людьми перестает быть собой, дрожит, теряет опору. А коты не заставляли его подчиняться, уважать их или восхищаться ими, как это делали люди, и любить тоже не заставляли - и он полюбил их, впервые в своей жизни свободно. И они его любили и не смотрели ему в лицо - они знали тысячи других его признаков. И тогда, тоже впервые в жизни, он занял твердую позицию - стал кормить этих животных и спасать их, хотя это было опасно...
В результате ранения, лишившего Антона губ и передних зубов, его речь стала плохо понятна людям, зато коты понимали его хорошо - ведь для них урчащие, хрустящие, сопящие и шелестящие звуки таят в себе такие тонкости, о которых мы - голосящие и звенящие, даже не догадываемся.
С тех пор как Антон вернулся к Ларисе без лица, все беды обходили их стороной. Рядом умирали люди от ран и голода, исчезали... а эти двое жили, как раньше, и казалось, что их почти невозможно истребить, так мало им нужно было от мира...
Пир продолжается
Блясов выбрал большой мягкий кусок свинины, положил его на блюдечко и пошел к двери в глубине подвала. Он заглянул в темноту и сказал:
- Филя, Филюня, возьми, черненький, поешь...
За дверью начинались подземные коридоры, проходили гигантские трубы, питавшие когда-то институт водой... туда уже никто не заходил, кроме котов...
Все веселились. Блясов, потный и красный, схватил Марию и пытался танцевать с ней что-то несуразное, брюхо его прыгало, космы седых волос падали на лицо. "Дядя", пользуясь моментом, утащил бутыль в угол и деловито опустошал ее. Антон, Лариса и Анна пели старинную песню. Вдруг свет факелов разом дрогнул, пламя отклонилось в сторону черной щели. Блясов подошел к двери. Щель увеличилась, вот и сквозило, а мясо исчезло, и кота не было тоже.
- Вот дьявол,- пробормотал Бляс, вытирая пот,- все слышит, все знает... а как исчезает - чудеса...
- Никакого чуда он не делает, старый несчастный кот... Бог ему помоги... - хрипло сказал Аугуст.
- Бог, Бог... - засмеялся Коля,- Аугуст, ты дурак, Бог людей забыл, что ему коты.
Я подсел к Аугусту и узнал много интересного, вперемешку с эстонскими ругательствами, впрочем, довольно бесцветными, и русскими - в наиболее ответственных местах. Жить долго, а рассказать жизнь, как это ни обидно, можно за час. Но я узнал не все, рядом плюхнулся Бляс, и разговор пошел в другую сторону. У Бляса была еще одна теория, объясняющая всю картину жизни.
- Вот слушай, - он наклонился ко мне, от него исходил жар, ощутимый на расстоянии, - наш разум - моргает... а тело... - он шлепнул себя по месту, где грудь без подготовки переходила в живот, - тело живет непрестанно...
Лицо его улыбалось, а глаза не шутили, смотрели цепко и бодро.
- Ну, как в кино... или глаз - моргает, а ты все видишь, - пояснил он.
- Быстро, что ли?..
- Ну да... разум моргнул - человек мертвый, смотрит - человек живой... И так все время, мертвый - живой, мертвый - живой... понял?..
- Ладно, Бляс, - сказал Коля, поглядывая на остатки пустырника,- мы-то живые...
- Когда мы мертвые - не знаем, не помним ничего, а потом снова живем, и живое с живым сливается, как одна картина, ясно? - Он снисходительно смотрел на Колю.
- Я смотрю на тебя, Бляс, - ты все время живой, - робко заметил Аугуст.
- Чудак, когда я мертвый - и ты мертвый - не можешь меня видеть.
- А тело что, а тело? - закричал "дядя".
- Тело непрестанностью своей опору дает, вот разум и возвращается.
- А если человек мертвый? - спросил я.
- Он мертвый, когда я живой... сбивается все, понимаешь?..
- Но мы-то хороним его, он разлагается, труп?.. - решил я поспорить с ним. Я хотел понять, зачем ему нужно это.
- Так он со всем миром живым в ногу не попадает, вот и всего. Никто его живым не видит, а он живой.
Оказывается, он не верил в смерть, славный парень...
- Ты что, шкилетов не видел? - полез на него Коля.
- Так ты, может, тоже скелет, когда мой разум моргает, - спокойно осадил его Бляс.
- Ну, Бляс, ты удивительный человек...- восхищенно покачал головой Аугуст.
- Он двадцать лет уехамши был, приехал - и также моргает... откуда он знает, а? - тыча в Аугуста пальцем, закричал Коля.
- Разум его все знает, помнит,- как ребенку объяснил ему Бляс.
- Не докажешь! - решительно заявил Коля.
- Ну, спроси у Антона.
Все повернулись к бывшему ученому.
- Эт-то интересно... - промямлил застигнутый врасплох Антон.
- Ну вот, интересно! - торжествующе сказал Бляс и в честь своей победы налил всем мужчинам пустырника.
Коля не стал больше спорить, моргал он или не моргал, а пустырник видел всегда.
Все немного устали и приутихли. И вдруг неугомонный Бляс заорал:
- Аугусто, что приуныл?.. - И ко мне: - Я зову его Аугу-сто, а раньше звал Пиночетом. Аугусто Пиночет. Он у меня Марию отбил. Ну, не отбил, но все равно... Я даже бить его собирался, но он же ее до смерти бы не оставил, а убивать его я не хотел. Аугусто - хороший парень, даром что эстонец.
- Что ты понимаешь... - начал багроветь Аугуст.
- А кто такой Пиночет? - спросила Лариса.
- Это красный командир, - ответила Мария.
- Не красный, а белый, - сказал Аугуст, он уже остыл и не злился.
- Пиночет, кажется, черный полковник,- робко сказал Антон.
- Ой, как Гертруда,- засмеялась Мария, но тут же посмотрела на Аугуста.
- Гертруда черный не того цвета, - авторитетно заявил Бляс, - он кошкист, а раньше их не было.
- Ну, хватит вам, лучше спойте,- сказала Анна, она не любила политику.
- Аугусто, что, нашу любимую? - спросил Бляс.
Аугуст кивнул - давай... Бляс разинул пасть и заревел:
В нашу гавань заходили корабли...
Ба-а-льшие корабли из океана...
Аугуст подхватил сиплым баритоном:
В таверне веселились моряки...
И пили за здоровье атамана...
Песню подхватили все, кроме меня и Антона, - я не слышал ее раньше, а Антон каждый раз забывал слова... Наконец дошли до слов: "Вдруг с шумом распахнулись двери..." - Аугуст подскочил к двери, а Бляс, изображая старого атамана, встал посредине комнаты и набычился...
В дверях стоял наездник молодой...
Его глаза как молнии сверкали...
Наездник был хорош собой...
Пираты в нем узнали ковбоя Гари...
дружно пропели все.
О, Мэри, я приехал за тобой...
О, Мэри, я приехал с океана...
удачно используя свой акцент, завыл в полную силу Аугуст, протягивая руки к Марии.
О, Гари, рассчитаемся с тобой...
Раздался грозный голос атамана...
и Бляс стал надвигаться на молодого ковбоя Аугуста.
- Ив воздухе сверкнули два ножа... - Бляс схватил кочергу, вторую кинул Аугусту, тот лихо поймал ее левой рукой и приготовился к бою. Все пели, и страсти разгорались. Атаман и ковбой стали фехтовать, не на шутку разгорячась... "Мастер по делу фехтования", старый атаман Бляс сначала побеждал, теснил молодого ковбоя...- "тот молча защищался у перил, и в этот миг она его любила..." Я посмотрел на Марию - ее глаза сияли, она была совсем нестарой теперь...
...Наконец "прошла минута - рухнул атаман..." - тут Аугуст изловчился и ткнул Бляса кочергой в брюхо. Тот зашипел от боли, но сдержался и продолжал игру - картинно выронил оружие и стал падать. Он падал долго и красиво, но у самого пола как-то ловко вывернулся, удержался на ногах - и, тяжело дыша, бухнулся на стул.
Представление закончилось. Ковбой со сверкающими глазами подскочил к своей Мэри. Все аплодировали. А я подумал - ведь они не играли. Бляс-то, может, и играл, а вот Аугуст...
Аугуст и Мария
"О, Мэри, я приехал за тобой"? И так и не так. Он приехал в командировку, сопровождал какой-то груз, а Мария работала в жэке. До этого она работала буфетчицей в институте, но об этом как-нибудь в другой раз. Мария в тот момент была одна, в смятении чувств - красивая женщина... два ее серьезных увлечения и несколько полусерьезных кончились неудачно. Видно, время было такое - суматошное, мужчины были или непостоянны - бросали ее, или слабы - погибали, исчезали куда-то... или она бросала их... Аугуст увидел ее и обомлел. Она была совершенно непохожа на крупнокостных прибалтийских женщин. Русская красота удачно сочеталась с восточной. В ней поражали контрасты. Белое лицо - и яркие темно-карие глаза с косым разрезом, талия тонкая - а грудь высокая, и бедра широкие, ноги полные в икрах, а щиколотки стройные, сильные... Он влюбился в нее навсегда. Полюбил? Нет - влюбился, он и теперь был влюблен... ну, есть такие люди... Она стала его любовницей? О, легко... он хотел, чтобы женой, а она смеялась. О своем прошлом не говорила, но скоро он все узнал - городишко как деревня, и ему, конечно, нашептали. Он приходил к ней пришибленный, отравленный очередной сплетней - молчал, отчаянно ревновал, высчитывал ее жизнь с точностью до дней - когда с кем... бесился и растравлял себя: "Этот Гертруд... когда?.." - он видел его мельком, Гертруда исчез, собирал силы кошкистов, метался по району. "А этот? А этот?.. Что было?.." Аугуст молча все пережевывал и страдал. А она его изводила... и жила с ним?.. Ну да, разве так не бывает?
