— Дешево, — сказал он, — прибавь.
— Ладно, полтинник накину… Двадцать, значит, с полтиной, а? Так, что ли?..
— Угощенье твое.
— Да уж это самой собой. Стало быть, по рукам?
— Да уж что с тобой делать?.. Бык-то хорош… жалко!..
— Да и цена-то хороша. Много ль тебе задатку-то?.. На целковый… будет? Послезавтра приеду — все получишь.
Иван промолчал. Барышник достал из кошелька рублевку и, подавая ее Ивану, сказал, обернувшись к своему соседу, косматому мужику:
— Дядя Руф, гляди, вот даю целковый задатку за быка… коли что — будь свидетель.
— Ладно… вижу, — осипшим голосом и как-то точно с трудом вымолвил дядя Руф, — вижу… небось, дело видимое.
— Так-то оно так, — сказал барышник, — а все-таки для всякого случая… для верности, тоись… Ну, вы посидите чуток, — поднявшись с места, добавил он, — а я пойду насчет того-с… Дакась чайник-то… вроде как за кипятком.
— Ты тому чорту-то не говори, — кивнул Иван по направлению, где сидел Чалый, — ну его к чортовой матери!
— Чего нам говорить? Это дело до него не касаемое.
— Ему везде касаемое… ко всякой дыре затычка.
Барышник взял со стола чайник и пошел к стойке, где сидел Чалый. Подойдя, он наклонился к нему и стал что-то говорить. Чалый слушал и раза два исподлобья боком посмотрел туда, где остался с косматым мужиком Иван.
«Обо мне говорит, — подумал Иван и про себя засмеялся. — Небось, рапортует — быка, мол, продал… хы… дери вас чорт. Ладно… продал кто-нибудь за меня… получай… ты вина-то неси, а там увидим…»
Барышник принес в чайнике водки и на закуску селедку, разрезанную на куски и положенную вместо тарелки на толстую синюю «сахарную» бумагу.
— Вот, — сказал он, положив ее на стол, — закусить взял… штука важная… пятилтынный…
— Врешь? — усомнился дядя Руф. — Что больно дорого?..
— Сичас издохнуть, не вру! Поди спроси.
— Да мне что?.. Я так… Наливай-ка дерьма-то, — добавил он, кивнув на чайник. — Много ль?
— Бутылку.
— Ну, на троих в самый раз… достаточно… так точно будет… накладай… Небось, трое-то стронем, и кнута не надыть… эх, хе, хе! И, сукины мы, погляжу я, ребята, дети… ей-богу… Дома вон у меня, можно сказать, не похвалюсь, вша одна да клоп, а я водочку. Н-да! А все отчего? Все с нужды, с неприятностей… Нету ничего — и пью, а будь всего достаточно — не стал бы… Сидел бы дома… любота! А то… эх, хе, хе!..
— Верно, — согласился Иван, — за коим бы чортом я сюды пошел… с тоски идешь… Думаешь, как-никак время провесь… смерть ведь так-то, как мы-то дома-то…
— Да уж что толковать, надо бы хуже, да нельзя. Накладай! — опять сказал он барышнику.
Барышник налил чашку.
— Таскай, — сказал он Ивану, — кушай…
Иван выпил и не стал закусывать, а сейчас же торопливо свернул курить и начал жадно и часто глотать дым. Барышник налил Руфу и потом себе.
— Повторить, что ли? — спросил он, выпив.
— На-а-ливай, — сказал Иван, — чего тут чикаться-то!
Барышник налил по другой. Иван опять не стал закусывать и вскоре сделался пьян.
Все — вся обстановка, все люди, бывшие в трактире, шум, вонь — все приняло в его глазах другое положение. Мысли одна за другой, беспорядочные, дикие, бешено закружились в голове, как какие-нибудь листья или снежинки в бурю. Глаза посоловели, а белки совсем залились кровью и стали страшны.
Злоба и к себе и ко всем опять охватила его всего, и он начал кричать, ругаться, приставать к барышнику.
— Ты думаешь, я тебе быка продал, а? — начал он. — Как же, продал!.. А этого не хошь?.. Накося, выкуси… кровопийца! Обманул человека… дискать, пьян… Эка ты!.. Накося, вот чего, не хошь ли, — подставил он к его лицу кулак, — а не быка!.. На дурака напал, думаешь… расплелся, мол… Я тебе, чорту, голову оторву!.. Рочагом убью, приди только на двор!..
— Полно, Иван Григорич, будет тебе, — уговаривал его барышник, — ладно… будь по-твоему… нехорошо… чего кричишь — сам не знаешь… Вон хозяин глядит… нехорошо!
Ивану только этого и надо было. Чаша переполнилась. Слово «хозяин» сразу взорвало его и направило мысли в другую сторону. Он забыл про барышника, про быка и закричал, стукнув кулаком по столу:
— Какой хозяин?.. Жулик-то энтот?.. Грабитель-то?.. «Мы чаем задаром не торгуем», — передразнил он Чалого, вспом-ня его слова. — Сволочь!.. Забыл, сколько я тебе перетаскал сюды, а? Конца краю нет!.. Чаю за пятачок жалко… Да мне нешто чай нужен? Я так, время провесь пришел, посидеть, потому итти больше некуда, везде гонют… Какого чорта сам-деле!.. Разбойник! Привык разбойничать-то… не наскакивал еще на человека… погоди — наскочишь… нарвешься… сшибут тебе голову-то твою… мошенник!.. В Сибири тебе место… каторжник!..
В трактире все смолкло. Все с любопытством смотрели на Ивана и ждали, что будет. Чалый сидел и делал вид, что эти слова к нему не относятся. Он сдерживал себя, хотя это, по-видимому, было ему трудно. Лицо его покраснело, а положенная на стол рука со сжатым кулаком нервно тряслась и вздрагивала.
— Ты думаешь, я тебя боюсь, что ли? — кричал Иван, все больше и больше озлобляясь своими собственными словами. — «Кто я… я хозяин»… Мошенник! Пастух ты, а не хозяин! Отдай мне, подлец, за дрова… отдай! Какую ты имел праву с меня скидку сделать, а? Забыл, дьявол? Подавись… подавись, на, жри… на… на!..
Он схватил со стола чайную чашку и хлопнул ее об пол.
— На, жри!..
Чалый молча поднялся, повел плечами, зевнул и, не торопясь, прошел от своего стола к Ивану.
В трактире совсем стало тихо. Что-то жуткое и страшное было в спокойной фигуре Чалого.
— Ты что же это, а? — как-то шопотом и с хрипотой в горле произнес он, подойдя к Ивану. — Ты что ж это, а? — повторил он. — Ты спасуду бить, а? Скандалить?.. Ты покупал ее, а?..
Говоря это, он вдруг протянул левую руку и схватил Ивана за горло. Иван сразу захрипел и вытаращил глаза, как удавленник.
— Ты что же это, а? — опять повторил все те же слова Чалый и, не торопясь, точно он делал что-то такое, самое простое, привычное и обыкновенное, размахнулся правой рукой и ударил Ивана по лицу.
— Вот тебе чашка! — сказал он, скаля зубы. — А вот тебе и другая! — добавил он, повторяя удар. — Я тебя выучу… я тебе покажу… вот тебе третья! — он ударил еще. — А теперича поди-кась сюды… я тебе укажу дорогу… Пойдем!
Иван хрипел и делал усилия вырваться, но не мог. Чалый, точно клещами, своими пальцами сдавил ему горло и поволок по проходу между столами, мимо молчавших гостей, к двери…
— Стяпан! — крикнул он, подтащив его к двери и остановившись, тяжело дыша и сопя носом, — поди-кась, открой… неспособно мне!..
Обтрепанный здоровенный малый — половой — подбежал к двери, отворил ее настежь и, посмеиваясь, сказал:
— Па-а-жалте!
Чалый выволок Ивана за дверь на улицу, оттащил немного от трактира в сторону на дорогу и, рыча, как зверь, и задыхаясь от злобы, стал бить его руками и ногами в бок и куда попало…
— Будет помнить, — сказал он, возвратясь в трактир в усаживаясь на свое место, — я давно до него добирался!..
Никто ему ничего не ответил. Все молчали…
На другой день сторож с барского имения, проезжая на лыжах по овиньям, наткнулся на Ивана.
Он лежал без шапки, уткнувшись руками и лицом в снег, не нуждаясь больше в том, как и где «провесть время».
«Как Иван «провел время». Впервые было напечатано в журнале „Современник“ (1912 г., кн. 2), затем вошло в собрание сочинений Подъячева.
