-- Умножай.
-- Дура, -- сказал Витька.
-- Папа! -- позвала сестра Оля.
Из горницы вышел дядя, строгий и озабоченный: он со-ставлял какой-то отчет, на столе в горнице лежал ворох вся-ких ведомостей.
-- Как же ему помогать? -- пожаловалась Оля. -- Он на нас говорит -"дуры".
-- Зайди ко мне, -- велел дядя Коля.
Витька без робости зашел к дяде в горницу.
-- Вот что, дорогой племянничек, -- заговорил дядя, стоя посреди горницы с бумажкой в руке, -- если ты будешь тут язык распускать, я с тобой по-другому поговорю. Понял? Я тебе не мать. Понял?
-- Понял.
-- Вот так. Иди извинись перед девками. Они целые не-весты уж, а ты... Сопляк какой! С ним же занимаются, и он же начинает тут, понимаешь... Иди.
Витька вышел из горницы. Сел на свое место. Девушки неодобрительно посматривали на него.
-- Попало? -- спросила Лидок.
Витька взял чистый лист бумаги... подумал, глядя на крупную Лидок... И написал размашисто, во весь лист: "ФИФЫЧКА". И показал одной Лидок.
Лидок тихонько ахнула, взяла лист и тоже что-то написа-ла. И показала Витьке.
"ШИРМАЧ ГОРОДСКОЙ" -- было написано на листе.
Витька не понял, что это такое. Взял новый лист и напи-сал: "СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА".
Лидок фыркнула, взяла лист и быстро написала: "ТЫ ЕЩЕ НЕ ДОРОС".
Витька долго думал, потом написал в ответ: "СВЕЖАСРУБЛЕННОЕ ДЕРЕВО ДУБ".
Лидок быстро нагнулась и выхватила лист у Витьки. И по-шла было с ним в горницу.
-- Ну давай умножать-то?! -- воскликнул Витька. -- Чего ты бегаешь-то туда-сюда?
Какой-то родственник Владимира Николаича защитил диссертацию. По этому случаю давался банкет в ресторане. Приглашены были и Владимир Николаич с Грушей.
Опять шли улицей городка. Опять было воскресенье; где-то из громкоговорителя рвалась железная музыка.
Шли под ручку. И были нарядны пуще прежнего.
-- Я вот этого знаю, -- негромко сказал Владимир Нико-лаич. -- Только не оглядывайся! Попозже оглянись.
Груша прошла несколько шагов и оглянулась.
-- Ну? И что?
-- Он раньше в Заготконторе работал... Мы однажды приехали с ним в командировку, он говорит: "У меня тут при-ятель в доме отдыха, пойдем к нему". Ну, пошли к прияте-лю... Выпили, конечно. И вот этот, который сейчас прошел-то, Струков его фамилия, берет гитару и начинает петь "Не шей ты мне матушка". Потом идет в прыгательный бассейн... А там какие-то соревнования по прыжкам были. Он идет с гитарой на самую вышку и прыгает солдатиком -- и поет.
-- Да он что?!
-- И что характерно: даже когда летел, он умудрялся иг-рать на гитаре. Потом вынырнул, вылил из гитары воду и все равно продолжал играть и петь.
-- В воде-то? Как же?
-- Ногами работал... Ну, конечно, сообщили на работу. Приходил ко мне: "Напиши, как свидетель, что я случайно сорвался".
-- Ну, и ты что?
-- Ничего. Что я, дурак, что ли? Он случайно зашел на вышку, случайно прыгнул, случайно плавал в бассейне и орал... Все случайно! Кто поверит? Не стал я ничего писать.
-- Ну, выгнали? С работы-то?
-- Наверно. Не знаю, не встречал его после. Наверно, вы-гнали. Таких спортсменов долго не держат.
-- Вот дурак-то!
-- Не дурак! Какой он дурак? Это так называемые духари: геройство свое надо показать. Я, если напивался, сразу под стол лез...
-- Под стол?
-- Не специально, конечно, лез, но... так получалось. Я очень спокойный по натуре.
В ресторане для банкета был отведен длинный стол у стены.
Приглашенные, некоторые, уже сидели за столом. Сиде-ли чинно, прямо. Строго поглядывали на другие столики, где ужинали, выпивали, курили, разговаривали...
Играла музыка, низенький, толстый человек пел ита-льянскую песню.
-- Гордо, но -- с уважением, -- учил второпях Владимир Николаич, пока они с Грушей шли через зал к банкетному столу. -- Станут интересоваться, где работаешь, -- фабрика тонкорунного волокна. Все. Кем -- неважно. В поведении можно быть немного небрежнее. Вон та, в голубом платье... Да вон, вон!.. -зашипел Владимир Николаич, показывая глазами. -- Возле самовара-то!
-- Ну?
-- Эту опасайся насчет детского воспитания: она в садике работает, какая-то там начальница, -- загрызет...
-- За что?
-- Все. -- Владимир Николаич широко заулыбался, полу-поклонился всем и пошел здороваться с каждым отдельно.
Груша следовала за ним. На нее смотрели вопросительно, строговато. Женщина в голубом платье посмотрела даже по-дозрительно. Груша очень смущалась.
Наконец они сели на отведенное им место. Получи-лось -- напротив женщины в голубом, а по бокам пожилые и не очень пожилые, серьезные люди, явно не завсегдатаи рес-торанные, больше того, кажется, презирающие всех, кто в тот вечер оказался в ресторане.
Смотрели в зал, переговаривались. Делали замечания. Не одобряли они все это -- весь этот шум, гам, бестолковые раз-говоры.
-- А накурено-то! Неужели не проветривается?
-- Дело же в том, что туг специально одурманивают себя. Зачем же проветривать?
-- А вон та, молоденькая... Вон-он, хохочет... Заливается!
-- С офицером-то?
-- Да. Вы посмотрите, как хохочет! -- будущая мать.
-- Почему будущая? У них сейчас это рано...
-- Это уж вы меня спросите! -- воскликнула женщина в голубом. -- Я как раз наблюдаю... результат этого хохота.
-- А где наш диссертант-то? -- спросил Владимир Николаич.
-- За руководителем поехал.
-- За генералом, так сказать?
-- За каким генералом?
-- Ну, за руководителем... Я имею в виду Чехова, -- пояс-нил Владимир Николаич. И повернулся к Груше: -- У него руководитель -- какой-то известный профессор.
-- А ты говоришь, генерал.
-- Ну, генерал -- в переносном смысле, -- даже рассер-дился Владимир Николаич. Но говорил он негромко. -- Я шучу так. Ты тоже пошути с кем-нибудь... Состри чего-ни-будь. Чего сидишь, как...
Груша, изумленная таким требованием, посмотрела на своего жениха... И ничего не сказала.
-- Немножко будь оживленнее, -- уже мягче сказал Вла-димир Николаич. -Не теряйся, я с тобой. Покритикуй ал-коголиков, например.
Груша молчала.
А вокруг говорили. Подходили еще родственники и зна-комые диссертанта, здоровались, садились и включались в разговор.
-- Кузьма Егорыч, -- потянулся через стол Владимир Ни-колаич к пожилому, крепкому человеку, -- не находишь, что он слишком близко к микрофону поет?
-- Нахожу, -- кивнул пожилой, крепкий. -- По-моему, он его сейчас съест.
-- Кого? -- не поняли со стороны.
-- Микрофон.
Ближайшие, кто расслышал, засмеялись.
-- Сейчас вообще мода такая: в самый микрофон петь. Черт знает, что за мода.
-- Ходит с микрофоном! Ходит и поет.
-- Шаляпин без микрофона пел...
-- Шаляпин! Шаляпин свечи гасил своим басом, -- ска-зал пожилой, крепкий. Сказал так, как если бы он лично зна-вал Шаляпина и видел, как тот гасил своим басом свечи.
-- А вот и диссертант наш! -- сказали родные.
К столу пробирался мимо танцующих мужчина лет сорока, гладко бритый, в черном костюме. И с ним -- пожилой, добрый, несколько усталый, очевидно, профессор.
Встали, захлопали в ладоши. Женщина в голубом окину-ла презрительным взглядом танцующих бездельников.
-- Прошу садиться, -- сказал диссертант.
-- А фасонит-то! -- тихо воскликнул Владимир Никола-ич. -- Фасонит-то! А сам на трояк, наверно, с грехом попо-лам натянул. Фраер.
-- Откуда ты такие слова знаешь? -- удивилась Груша.
-- Боже мой! -- в свою очередь удивился Владимир Ни-колаич. -Выпивать-то с кем попало приходилось. Нахва-тался, так сказать.
Захлопали бутылки шампанского.
-- Салют! -- весело сказал один курносый, в очках. -- В честь свежеиспеченного кандидата.
-- Товарищ профессор, ну, как он там? Здорово плавал?
Профессор вежливо улыбнулся.
-- За здоровье нового кандидата! -- зашумели.
Кандидат встал.
-- За здоровье наших дам! -- сказал он.
Это всем очень понравилось.
Выпили. Потянулись к закуске. Разговор не прекращался.
-- Огурчики соленые или в маринаде?
-- Саша, подай, пожалуйста, огурчики. Они соленые или в маринаде?
-- В маринаде.
-- А-а, тогда не надо. У меня сразу изжога будет.
-- Тебе подать в маринаде? -- спросил Владимир Нико-лаич Грушу.
-- Подай.
-- Саша, подай-ка, пожалуйста, в маринаде. Что там за огурчики?..
-- А танцуют ничего. А?
-- Сергей... уже отметил. Слышите?! Сергей уже отметил: "Танцуют ничего". Засмеялись.
-- Подожди, он сам скоро пойдет. Да, Сергей?
-- Можно. А что?
-- Неисправимый человек, этот Сергей!
Владимир Николаич потыкал вилкой в огурчики, в са-лат... Потянулся поговорить с Кузьмой Егорычем. Но его как-то не замечали.
Поднялся курносый в очках.
-- Позвольте?!
-- Тише, товарищи!
-- Дайте тост сказать! Двинь, Саша.
-- Товарищи! За дам уже выпили... Это правильно. Но все-таки мы собрались здесь сегодня не из-за дам...
-- Да, не из-за их красивых глаз.
-- Да. Мы собрались... приветствовать нового кандидата, нашего Вячеслава Александровича. Просто, нашего Славу! И позвольте мне тут сегодня скаламбурить: слава нашему Славе!
