Посмеялись, но недружно.
Курносый посерьезнел.
-- Мы надеемся, Слава, что ты нас... так сказать, не под-ведешь в своей дальнейшей деятельности.
Захлопали. Курносый сел было... Но тут же вскочил.
-- И позвольте, товарищи... Товарищи, и позвольте также приветствовать и поздравить, так сказать, руководителя, ко-торый направлял, так сказать, и всячески помогал, и являлся организатором руководимой идеи! За вас, товарищ профес-сор!
Опять захлопали. Дружно захлопали.
Еще закусили. Но больше налегали на разговоры.
Кузьма Егорыч и человек с золотыми зубами наладили через стол разговор с укорами. А так как гремела музыка, то и они тоже говорили очень громко.
-- Что не звонишь? -- спросил Кузьма Егорыч.
-- А?
-- Не звонишь, мол, почему?!
-- А ты?
-- Я звонил! Тебя же никогда на месте нет.
-- А я виноват, что меня нет на месте?
-- Ну, так позвонил бы хоть! Я-то на месте.
-- А я звонил вам, Кузьма Егорыч, -- хотел влезть в раз-говор Владимир Николаич.
-- А? -- не расслышал Кузьма Егорыч.
-- Я, говорю, звонил вам!
-- Ну и что? А чего звонил-то?
-- Да так. Хотел... это...
Но Кузьма Егорыч уже отвернулся.
-- А где бываешь-то? В командировках, что ли? -- опять стал допрашивать он человека с золотыми зубами.
-- В командировках, -- откликнулся тот. Но говорить ему не хотелось, он больше посматривал ни танцующих.
-- Ну, как? -- спросил Владимир Николаич Грушу. -- Ничего?
-- Ничего, -- сказала Груша. -- Долго тут будем?
-- А что?
-- Да ничего, просто спросила.
-- Не нравится, что ли?
-- Нравится.
-- Я уж думал, тебя перевели куда! -- кричал Кузьма Его-рыч.
-- Никуда меня не перевели.
-- Думаю, повысили его, что ли?!
-- Дожидайся, повысят! Скорей повесят.
-- Ха-ха-ха-ха!..
-- Ну, что, Таисья Григорьевна? -- обратился Владимир Николаич к женщине в голубом. Но женщина в голубом по-стучала вилкой по графину и сказала всем:
-- Товарищи, давайте предложим им нормальный, хоро-ший вальс! Ну что они... честное слово, неприятно же смот-реть!
-- В чужой монастырь, Таисья Григорьевна, со своим ус-тавом не ходят.
-- Почему не ходят? Мы же в своей стране, верно же? Да-вайте попросим сыграть вальс.
-- Не надо. Не наше дело: пусть с ума сходят.
-- А вот это... очень неправильное суждение! В корне не-правильное!
-- Да хорошо танцуют, чего вы? -- сказал человек с золо-тыми зубами. -Я был бы помоложе, пошел бы... подергался.
-- Именно -- подергался. Разве в этом смысл танца?
-- А в чем?
-- В кра-со-те, -- отчеканила Таисья Григорьевна.
-- А что такое красота? -- все пытался тоже поговорить Владимир Николаич. -- А, Таисья Григорьевна? Если вы на-ходите, что, допустим, вот этот виноград...
-- Нет, Алексей Павлыч, вы что, не согласны со мной?
-- Согласен, согласен, Таисья Григорьевна, -- сказал че-ловек с золотыми зубами. -- Конечно, в красоте. В чем же еще?
Владимир Николаич помрачнел.
-- Пойдем домой? -- предложила Груша.
-- Подожди. Неловко. Поймут как позу.
-- Саша, Саш!.. У тебя Хламов был? -- разговаривали за столом.
-- Был. Позавчера.
-- Ну, как он?
-- Он в порядке!
-- Да? Устроился?
-- Да.
-- Довольный?
-- Что ты!..
-- Пойдем, Володя, -- еще сказала Груша.
Владимир Николаич вместо ответа постучал вилкой по графину.
-- Друзья! Минуточку, друзья!.. Давайте организуем летку-енку? В пику этим...
-- Да что они вам?! -- вконец рассердился человек с золо-тыми зубами. -- Люди танцуют -- нет, надо помешать.
Владимир Николаич сел.
Помолчал и сказал негромко:
-- Ох, какие мы нервные! Ах ты, батюшки!..
Взял фужер с шампанским и выпил один.
-- Володя, ты что это? -- встревожилась Груша.
-- Какие мы все... воспитанные, но слегка нервные! -- не мог успокоиться Владимир Николаич. -- Зубы даже из-за этого потеряли.
Никто не слышал его. Их с Грушей как будто даже и не было за столом -никто с ними не общался, никому не было до них дела.
-- Какие мы все нервные! Да, Таисья Григорьевна?! -- повысил голос Владимир Николаич, обращаясь к женщине в голубом. -- Воспитанные, но слегка нервные. Точно?
Таисья Григорьевна внимательно посмотрела на него.
-- Нервные, говорю, все!.. -- Владимир Николаич на-сильственно посмеялся.
-- Что, опять? -- спросила Таисья Григорьевна.
-- А вы только не смотрите, не смотрите на меня таким... крокодилом-то: я же не в детсадике. Верно? Что вы на меня так смотрите-то?
К Владимиру Николаичу повернулись, кто сидел ближе и слышал, как он заговорил.
Владимир Николаич встал.
-- Пойдем! -- велел Груше.
И они вышли из-за стола... И пошли...
За столом замолчали. Смотрели вслед им.
Пробрались через танцующих...
Надели в гардеробе плащи...
И вышли из ресторана.
-- Что с тобой? -- спросила Груша.
Владимир Николаич молчал.
-- Зачем надо было так уходить?..
-- Помолчи! -- резко сказал Владимир Николаич. Но спохватился, что -резко... Взял Грушу под руку. -- Не сер-дись.
-- Чего ты на них так?
-- В гробу я их всех видел! -- зло и громко сказал Влади-мир Николаич. И еще добавил: -- В белых тапочках!
Витька ходил по избе и учил наизусть.
...Вот и солнце встает,
Из-за пашен блестит,
За морями ночлег свой покинуло,
На поля, на луга, на макушки ракит
Золотыми потоками хлынуло.
Едет пахарь с сохой, едет -- песню поет,
По плечу молодцу все тяжелое...
Не боли ты, душа! Отдохни от забот!
Здравствуй, солнце да утро веселое!
Витька передохнул и еще повторил:
Не боли ты, душа! Отдохни от забот!
Здравствуй, солнце да утро веселое!
Подошел к окну и засмотрелся на улицу.
По улице, поднимая пыль, шло стадо коров... Коровы мычали. Хлопали ворота, впуская кормилиц. А где ворота не открывались, там коровы сами пробовали рогами поддеть их. Мычали.
Вошла сестра Оля.
-- Что не учишь? -- спросила.
-- Я выучил. -- Витька был настроен грустно.
-- Проверим, -- сказала Оля. Взяла учебник... -- Какое задавали?
-- "Утро".
-- Давай. С выражением.
Витька стал читать:
Звезды меркнут и гаснут.
В огне облака,
Белый пар по лугам расстилается.
По зеркальной воде, по кудрям лозняка
От зари алый свет разливается.
Птички солнышка ждут, птички песни поют,
И стоит себе лес...
-- Здравствуй! -- воскликнула Оля. -- Поехал.
-- Что?
-- Куда заехал-то? "Дремлет чуткий камыш...".
-- А-а!
Дремлет чуткий камыш. Тишь -- безлюдье
вокруг.
Чуть приметна тропинка росистая...
-- Ладно. Еще что?
-- Составить описание вечера в деревне.
-- Составил?
-- Составил.
-- Читай.
Витька прочитал:
-- "Вечер. Солнышко закатилось. Курицы залезли на длинные жердочки и заснули. Петух спел последний разок и тоже задремал. Ночью опять будет орать. Стало тихо. У нас в городе лучше".
-- И все?
-- Все.
Оля засмеялась.
-- Вечером вместе напишем. Я сейчас в кино бегу. "Длин-ные жердочки". -- Оля опять засмеялась. -- На -- письмо тебе от мамки.
Оля ушла, а Витька пристроился ближе к окну и стал чи-тать письмо. Читал, и письмо слегка подрагивало в его ру-ках...
Пришел дядя Коля с работы.
-- Здорово, Витька. Что это?.. От мамки? Ну-ка, чего она там?
Дядя Коля стал читать... Нахмурился, помычал, покусал губу...
-- Ну! -- сказал он огорченно. -- Так у нас ничего не выйдет: не успел отъехать, она уже... ночей не спит. Эдак она себе всю душу растравит и нам тут... Чего так-то уж?
Дядя Коля посмотрел на Витьку.
Витька пожал плечами. Промолчал.
-- Ты, Витька, читать читай, а к сердцу всякие эти... слова не допускай. Она -- женщина, а ты -- мужик, должен быть крепче ее. Садись и напиши ей: ты, мол, мамка, не бла-жи там, у меня, мол, все в порядке, и душу мне не береди та-кими письмами. Я сам ей напишу. Мы ее сюда в гости позо-вем. Пусть возьмет с недельку за свой счет и приедет. Ладно, Витька?
Витька кивнул головой -- ладно.
-- Не расстраивайся, -- сказал дядя Коля. И ушел в гор-ницу.
Витька посидел немного у окна... И вышел из избы.
...И ушел он за деревню, на косогор... Сел и стал смотреть и степь.
Вечер был серый, темное небо образовало над степью крышу. Под этой крышей было пасмурно, тепло и простор-но. На западе сквозь тучи местами пробивалась заря. Ее не-яркий светло-розовый блеск делал общую картину еще пе-чальней. Стал накрапывать мелкий-мелкий теплый дождик. Витька свернулся калачиком и лег. Земля была тоже теплая. Витьке сделалось совсем грустно. Он думал о матери...
Он вспомнил, как мать разговаривает с предметами -- с дорогой, с дождиком, с печкой... Когда они шли в прошлом году из леса с грибами, она просила: "Матушка дороженька, помоги нашим ноженькам -- приведи нас скорей домой". Или, если печка долго не разгорается, она выговаривает ей: "Ну, милая... ты уж сегодня совсем что-то... Чего раскаприз-ничалась-то? Барыня какая". Витька любил мать, но они, к сожалению, не всегда понимали друг друга. Витьке, правда, очень хотелось быть шофером... А мать со слезами (вот еще не нравилось Витьке, что она часто плакала) умоляла его: "Учись ты ради Христа, учись, сынок! Ты видишь, такая те-перь жизнь пошла -- ученые-то вон как живут! Я осталась неученая, так хоть ты-то выучись. Нам с тобой надеяться не на кого". Этим ветеринаром, соседом, она все глаза протыка-ла Витьке. Когда он едет домой на своей машине, она всякий раз вздыхает и говорит: "Вот живет человек, Витька! Вот это -- живет". Верно, что из-за этого Витька и выстегнул его свинье глаз. Левый. Два дня караулил ее у забора с рогат-кой...
