был немец, известный мастер позиционной игры Альтман. Петричкин знал его игру и понимал, что здесь можно ожидать любого подвоха. Разыгрывалась венгерская защита, черными играл Петричкин. На выходе из дебюта он допустил ошибку, соперник провел красивую комбинацию, но Петричкин вовремя спохватился, и игра вновь закончилась ничьей. Однако, у Павла Ивановича осталось ощущение, что он не нашел нужного хода, чтобы переломить ее. Он мучительно искал его. Какой внутренний подтекст должен был он услышать? Внезапно среди ночи он проснулся, ему показалось, что нужный ход найден. Он подошел к окну, одинокий фонарь освещал маленькую фигурку Эжен.
– Все не то, – подумал он. Нужно было бы усыпить бдительность противника, пожертвовать пешкой и ладьей, напасть на коня. Он непременно надеялся сразиться с Альтманом в будущем. Дальнейшая игра была для него не интересна и скучна. Первый приз был утерян, но второй достался ему. Теперь ему грезился следующий матч.
Петричкин летел в Москву на очередной турнир с обещанием Эжен вернуться свободным, но думать мог только о предстоящем турнире. Размышлял об известных партиях предстоящих противников. Больше всего ему не хотелось бы встретиться с Эйхельманом. Непредсказуемость, фиглярство и постоянное шмыганье носом приводили его в бешенство. А вот с японцами помериться силами было бы интересно. Однако с первым по жеребьевке он играл с датчанином Густаффсоном. Он не поехал домой с ночного рейса, а договорился переночевать у Лопырева. Тот жил недалеко от ЦШК. Решил разузнать через школьного товарища Славки, как дела дома, не тревожить себя разговорами с родителями, хотел выспаться перед турниром. Лопырев жил с матерью, премилой старушенцией, гостеприимной и веселой. Он рассказывал о французском турнире, на столе пускал пар старинный самовар. Дом был гостеприимным и уютным. Лопырев уступил Петричкину свою кровать, решив расположиться на диване. Перед сном решили сгонять партеечку, так что оба заснули поздно.
Ночью во сне Петричкин разыгрывал с Густаффсоном гамбит Эванса. Играл за белых. Этот «неувядаемый гамбит» был его коньком с давних пор. Эндшпиль получился с тремя активными легкими фигурами у белых и двумя неразвитыми ладьями у черных, что и привело к закономерной победе белых. Утром он был бодр и совершенно точно знал, что ждет его впереди. Все начало складываться неплохо, и он одержал победу, но следующим же вечером ему позвонил Славка и рассказал, что его, Петричкина, жена уже давно встречается с барменом кафе «Чайка» из соседнего дома. Это как-то странно подействовало на него. Ночью Павел Иванович, якобы, проснулся и очень удивился: рядом с ним лежала его жена с большим бантом на голове в неестественной позе и спала. Он уже хотел было ее растормошить, но что-то большое зашевелилось с другой стороны. Петричкин почему-то очень испугался, боясь повернуться. Сделав усилие над собой, он резко повернулся на другой бок. Прямо в упор на него смотрели горящие глаза Эжен, но это была не она, лицо было сморщенным и старым, что заставило его содрогнуться. Петричкин был готов провалиться сквозь землю, но усилием воли он сбросил с себя это наваждение и окончательно проснулся. На соседнем диване храпел Лопырев.
А на завтра был Эйхельман. Петричкин играл черными. Была разыграна защита Немцовича. После размена фигур Петричкин допустил ошибку и не сразу увидел ловушку, в которой оказался черный слон. В принципе позиция была ничейной, но требовала точной игры от черных, хотя и этого не получилось, в результате на сороковом ходу Петричкин признал поражение. Первый приз уплывал от него… Он был убит и растерян. И этот матч не удался, а после встречи с женой все пошло наперекосяк: она заявила, что вновь беременна. Впереди его ждал развод. Дочка оказалась у его родителей. Старики сильно к ней привязались. От Эжен приходили телеграммы, но что он мог ей ответить…
Эжен внезапно приехала в Москву, почувствовав неуверенность Петричкина, и увезла его к себе. Чтобы отвлечь от грустных мыслей, они начали посещать Лувр, изучали коллекции, а затем бродили по набережной Сены. Эти прогулки они совершали уже много раз, но, как в первый раз, он всегда удивлялся возникающему на пути Place du Chatelet, свернув на Pont au Change, он ждал встречи с островом Cute в предвкушении увидеть вскоре Notre-Dame, взглянув на запомнившихся гаргулий и античные статуи. Они много ходили, Эжен показывала ему любимые места. Сеть бульваров, совсем не похожих на московские, зеленые улицы с дорогой в три полосы, Бульмиш и Сен Жермен, Сорбонна, где училась Эжен, театр Одеон и… Люксембургский сад. Как у всех старшекурсников, у Эжен было свободное посещение, и, казалось, ничто не могло мешать их общению и прогулкам. Петричкин успокоился и вновь стал участвовать в опенах, вновь начали появляться деньги. Однако жизнь распорядилась по-своему. Вскоре Петричкин начал замечать грусть на лице Эжен, а спустя некоторое время случайно подошел к домашнему телефону, когда Эжен куда-то вышла. Звонил ее отец. Разговор получился не из приятных, и хотя Петричкин многое не понял, по интонации и из отдельных слов он услышал, что отец недоволен, а в конце разговора на русском была произнесена фраза:
– Вам пора уезжать. Прощайте!
Это вновь выбило его из колеи. Была долгая беседа с Эжен. Она уверяла, что без отцовского содержания они проживут: будут оба работать, снимут дешевую квартиру. Петричкин ощутил, что денежный вопрос вновь с прежней остротой встает перед ним, нужно было хорошо играть, ведь кроме как играть в шахматы он ничего не умел. Эжен же не привыкла в чем-то себе отказывать, а жизнь здесь была очень дорогой, а еще ему нужно было помогать родителям… Однако Эжен уговаривала его, он чувствовал, что она хочет быть с ним, они начали искать подработку… А вскоре случилось непоправимое. Он получил от тетки телеграмму с сообщением, которое сразу и осознать-то не мог, о том, что отец с матерью попали в автомобильную аварию. Отец погиб, а мать находится в больнице в тяжелом состоянии. Малютка у нее, но пока с няней, а жена укатила с новым мужем. Тут уж и размышлять не пришлось, он заказал билет на самолет. Эжен рыдала и говорила, что будет рада малютке. Впереди ее ждали экзамены. Расставание было долгим и тяжелым. Однако и на этом все не кончилось, Эжен продолжала звонить и забрасывала его письмами. Последнее письмо он запомнил очень хорошо, где она спрашивала о его дальнейших планах и сообщала, что отец требует, чтобы обрученные сыграли свадьбу, ведь со дня помолвки прошло столько времени…
Часть вторая
Плывет луна за мной, как карась,
Не плыви, луна, отвяжись!
Разве не знаешь ты, сколько раз
Начинал я новую жизнь?
Глазков
