тобой приключилось? Ведь я искал тебя, приезжал к тебе домой, но там мне сказали, что вы там больше не живете, что они недавно купили эту квартиру. Где же ты теперь обитаешь?
– Это длинная история, – нехотя ответил Иваныч.
– Я позвонил по твоему старому, и попал на твою дочку. Она-то мне и сказала, что живет за городом, а ты в больнице. Ты, что, теперь живешь за городом?
– Да нет, не хотел ей мешать, пока жил в общежитии.
– И оттуда загремел сюда, да у тебя, браток, синяк в пол-лица, ты, что, дрался?
– Да, было немножко, – промямлил Иваныч.
– Послушай, зачем ты все это затеял, ведь ты же в этой квартире с шести лет. В этой квартире прошла твоя жизнь, наконец, память о родителях…
Петричкин занервничал:
– Просто я чувствовал, что все идет как-то не так, хотелось все кардинально поменять. Во-первых, родители мне всю жизнь испортили, мешали, ты знаешь. Во-вторых, ты не понимаешь, у тебя нет детей. Она не давала мне спокойно жить, играть. Все время шум, компании, истерики. Наконец, так называемый ее взрослый друг, вероятно, из агентства недвижимости, который научил ее приватизировать квартиру и подыскал ей в Подмосковье недостроенный дом. Говорить что-либо было бесполезно. Она ему поверила. С выпученными глазами она мне доказывала, что дом шикарный, что в доме красота, что я хочу разрушить ее счастье. Вот я и уступил в конце концов, ведь не со мной же ей жить всю жизнь. Они продали квартиру. Она обещала отдать мне часть денег, но… – у Иваныча вновь закололо в правом виске, и он бессильно повалился на подушку. Лопырев позвал врача.
Спустя некоторое время он уже спускался вниз по больничным лестничным пролетам, а в голове звучало:
– Как ты могла! Маленькая глупая дрянь, дрянь, дрянь, так поступить с отцом, который вырастил тебя, ведь ты убила его, лишила почвы под ногами, спокойно побежав дальше.
Ему представилось симпатичное личико со светлой челкой, с непонимающими моргающими глазками. Он вспомнил фразу из «Заратустры» Ницше: «Что такое любовь? Что такое творение? Устремление?» – так вопрошает последний человек и моргает… «Счастье найдено нами», – говорят последние люди и моргают». (Ницше Ф. Сочинения. 1990. Т. 2. С. 1.)
Здоровье Иваныча улучшалось не быстро, но капельницы, уколы делали свое дело. Помаленьку он начал двигаться, сначала на ходунках, которые принес Лопырев. Олег Петрович продлил его пребывание в больнице, назначил ему процедуры в барокамере, для насыщения организма кислородом. Спустя месяц Иваныч оправился и уже в одной из рекреаций давал сеанс одновременной игры нескольким больным, правда, сидя, правая нога пока еще плохо слушалась его.
– Рано, сударь, – уличал его Олег Петрович. Однако, написав какую-то нужную бумажку, он еще продлил лечение Иваныча в больнице.
– Вам нужен хороший уход, – часто повторял врач, а в один из дней с радостью сообщил Иванычу. – Мы наконец дозвонились до вашей дочери, она живет за городом.
Иваныч не выразил по этому поводу никаких эмоций.
Деревня Мурово, что под Дмитровом, была расположена в живописном месте. Дома разместились на склоне довольно высокого холма, и извилистые улицы тянулись снизу вверх, переплетаясь и разветвляясь, никого не могло удивить, что дом № 2 находился по соседству с домом № 25. На противоположной стороне холма среди сосен находилась горнолыжная трасса с подъемником. За постперестроечное время в деревне выросло много кирпичных строений, все больше напоминавших миниатюрные восточные крепости, а на местном строительном рынке, расположенном неподалеку, торговали все больше армяне. Коттеджный поселок Бунгало «Clab-Cotovo» представлял собой несколько отелей, расположенных неподалеку от деревни на вершине холма. Предполагалось, что для туристов это экологически чистое место Клинско-Дмитровской гряды будет настоящим раем. Дома с двухскатными остроконечными крышами и мансардами, с деревянными балкончиками и многочисленными надстройками издали напоминали раздувшихся гномов. К одному из таких «гномов Мармолада», тяжело взбираясь вверх по извилистой улочке, поднимались две уже немолодые женщины – «клининг-менеджеры», а попросту уборщицы.
– Когда уже закончится этот ремонт, – сетовала таджичка Фатима. – Целый год, столько мусора, и конца ему нет.
– В особенности на третьем этаже, – вторила ей Мария Ивановна, жительница деревни. – Ты ничего странного не замечала? С некоторого времени один номер закрыт на третьем этаже, и убрать нельзя, я все жду, что начальство ругать будет, а ключей от номера нет.
– Видела я один раз, как молодая девица выводила оттуда старика, еле шел по лестнице, а выйдя на улицу, упал, так Семеныч-дворник помогал его обратно затаскивать.
– Так значит там кто-то живет, – удивилась Марья Ивановна. – А я как ни подойду, вроде тихо в нем, в номере том. Так что же она его там держит взаперти, что ли?
– Выходит так, – отвечала Фатима.
– Вот дивно, – удивилась Марья Ивановна.
В тот день на третьем этаже дежурила Марья Ивановна. В спецодежде с инвентарем она напоминала инопланетянина. С трудом добравшись до верха, она вновь убедилась, что вычистить этот этаж невозможно, сколько его ни мыли, все впустую: разводы на полу, грязные стены. Неспешно она открыла один из номеров, чтобы набрать воды и еще раз вымыть его, но вдруг застыла в изумлении: из соседнего номера, всегда закрытого, доносилось пение, вернее что-то похожее на мычание.
– А сегодня он не спит, – прошептала она, оставив инвентарь и направляясь к двери странного номера. Она тихо постучала, пение сразу же прекратилось.
– Откройте, пожалуйста, это уборщица, мне нужно у вас убраться, – но ей никто не отвечал.
– Да вы не волнуйтесь, я видела, как вы выходили на улицу, откройте, – схитрила она. Внезапно с той стороны раздался сочный бас:
– Да я и открыть-то вам не могу, у меня нет ключа, – это сильно удивило женщину.
– Это кто же тебя взаперти-то держит, милок?
За дверью раздалось покашливание:
– Я болею…
– А что ж у тебя за болезнь приключилась?
– Инсульт меня хватил, но сейчас я уже немного хожу, хотя еще слаб…
Марья Ивановна загремела ключами из связки, стараясь подобрать нужный, она и раньше пыталась это сделать, но теперь у нее была связка от двух этажей в отличие от прошлого раза. Наконец после многократных неудачных попыток, один из ключей сработал, замок щелкнул, и женщина ощутила омерзительный запах несвежести. Перед Марьей Ивановной открылась следующая картина: на кровати полулежал исхудавший пожелтевший человек с длинной бородой и совершенно лысый, с маленькой шахматной доской в руках. На заваленном тряпьем и пакетами столе в одноразовых тарелках лежали объедки пищи. Находиться в комнате из-за тошнотворного запаха было тяжело, но Марья Ивановна быстро подошла к окну, раскрыв его, по прошествии нескольких минут, притворив его, она попросила человека встать, если он может. Ей пришлось приподнять его и подставить ползунки, находившиеся рядом. Человека звали Павлом, он оказался довольно тяжелым и высоким. Марья Ивановна сменила белье на кровати, собрала объедки, начала протирать
