переполох
– Очнись, пора, – Хулио трясет Глена за плечо.
Глен закрывает глаза в надежде досмотреть сон, однако его окончательно будит топот рыбаков, выбирающихся по лестнице на палубу.
Солнце еще только-только выползло над колышущейся массой воды. Беспокойно и радостно орут чайки над кораблем: корабль – значит, им будет пожива. Вдали едва виднеется пустынный обрывистый берег.
– I got it! (есть! зацепил!) – раздается первый счастливый крик.
Прутья спиннингов на всем протяжении палубы разом приходят в движение.
– Got it! Got it! – кричат со всех концов корабля, и в большие пластмассовые ящики шлепаются первые пойманные рыбы.
Глен и Хулио стоят рядом, рыбаки теснят их с обеих сторон.
– Que sopresa! Fabulosо! (замечательно! фантастика!) – кричит Хулио на испанском. Покрепче зажав ручку спиннинга под мышкой, крутит катушку. Леска натянута и ходит над водой кругами, будоражит воображение.
В темно-зеленой волнующейся бездне блестят серебристые зеркала – рыбы, изо всех сил стремящиеся уйти назад, в глубину, где мрак, холод, камни, крабы. Но какая-то сила, вцепившись в верхнюю губу, тянет их наверх, на режущий свет. Повсюду слышатся возгласы, ругань, чье-то пение, кто-то зовет моряка на помощь – у него затянуло леску под днище корабля.
– Сорвалась. F-fuck!.. – Хулио поправляет соломенную шляпу и мрачно смотрит туда, где миг назад из воды вылетела большая белая рыба с острым, как пика, носом. Резанув зубами ненавистную леску, плюхнулась обратно в волны.
Все резче кричат чайки. За корму полетели первые порции их трапезы – рыбьи кишки и отрезанные головы.
– Какая женщина может доставить мужчине столько кайфа, а? – Хулио вынимает крючок изо рта крупного окуня.
Холодные соленые брызги летят в лицо. Руки и одежда рыбаков – в слизи устриц, в рыбьей крови и чешуе.
К обеду клев идёт на убыль.
– Вынимай снасти! – командует толстолицый капитан, сидящий наверху в кабине.
И корабль идет обратно, к берегу. Трюм снова полон. Китайцы, насытившись сырой рыбой в маринаде и захмелев от рисовой водки, французы – от вина и песен, негры от пива и качки, – все они спят.
Корабль швыряет в гигантских волнах, что спичечный коробок.
………………………………………………………………………………….
Машина возвращается в Нью-Йорк. Глен за рулем. Хулио, разомлев, полулежит на сиденье:
– Может, мне не нужно было продавать свою яхту? Но эти дорогущие страховки, техинспекции, ремонты, поиск дока на зиму. Нет, слишком много проблем, – размышляет он вслух. Позевывает, бросает взгляд на Глена: – Ну, старик, расскажи, наконец, про свою новую герлфренд.
Глен – в черных спортивных штанах и футболке, испачканной красками, стоит у холста, натянутого на станок. На холсте едва видны контуры женской фигуры. Глен вертит в пальцах карандаш. Прищурившись, поднимает руку, чтобы убедиться в точности измерения: лицо сидящей на стуле напротив него Нели возникает слева от карандаша, к которому прижат большой палец художника.
Так проходит несколько томительных (для Нели) минут. Глен почти не двигается, а Неля боится даже шелохнуться – запрещено!
Вот он подходит к ней, кладет руку на ее голое плечо. Словно прислушивается к чему-то. Затем начинает сжимать ее плечо своими крепкими пальцами так, что Неля вот-вот закричит от боли. И в тот момент, когда она готова закричать, его пальцы разжимаются.
– Встань, – велит он ей, и Неля покорно встает со стула, и встает, кстати, с большой радостью и со вздохом облегчения.
Он держит Нелю за руку и пристально, почти не моргая, вглядывается в ее глаза.
– Стой спокойно, не шевелись. И не вздыхай ты так! Сядь! – вдруг кричит он, прижимая кулаки к вискам: – Нет! Не то, не то!
Он начинает ходить из угла в угол, даже не смотрит на растерянную Нелю, покорно севшую на стул. Затем он валится на диван и лежит, уткнувшись лицом в подушку и накрыв голову руками.
Неля не знает, как ей быть – сидеть и ждать, или подойти к нему и пожалеть его.
И следа не осталось от того уравновешенного Глена, которого она знала несколько месяцев назад. Она теперь совершенно не понимает его, не знает, чего от него ждать и как себя с ним вести.
И только она собирается встать, как Глен вдруг вскакивает с дивана и подбегает к холсту. Делает резкие, точные штрихи, один за другим.
«А нормальный ли он?» – задает себе вопрос Неля, глядя, как дико кривятся его губы.
– Оно, оно… – шепчет Глен.
……. …………………………………………………………………………
– Ты помнишь «Флору» великого Тициана? О-о, это же шедевр, где нет ни единого сомнительного мазка!.. Знаешь, когда я вернулся из Италии, десять лет назад, впервые побывав в Риме и Флоренции, я был готов бросить все к чертям, и снова заняться живописью. Я даже собирался уехать в Рим, был согласен там жить впроголодь, лишь бы видеть Рафаэля и Леонардо.
– Ты имеешь в виду, чтобы видеть там их картины? – уточнила Неля, наливая в бокалы вино.
Они сидели на подушках, на полу, друг напротив друга.
– Не только картины, но и самих художников. Можешь мне не верить, но то, что я тебе сейчас скажу, – правда. Однажды я увидел там Микеланджело, он шел в Собор Святого Петра, а я в это время сидел на улице, на скамейке, мои ноги гудели от круглосуточной ходьбы по городу. Микеланджело, весь в мраморной пыли, возвращался с площади перед новым Капитолием, которую тогда проектировал, и шел в Собор Святого Петра, где уже заканчивали первый ярус купола. Он на миг остановился передо мной, и я увидел его глаза… – Глеб сделал несколько глотков из бокала. – А на Пьяцца деи Фиори я видел Бенвенуто Челлини – он там рассматривал цветы у лоточницы…
– Но почему же ты тогда не уехал в Рим? – спросила Неля. Ей было безумно интересно слушать эти истории, похожие на сказки.
– Почему я не уехал? Меня сбил с толку мой приятель и бизнес-партнер Хулио, да-да, тот самый, с которым мы с тобой недавно сидели в кафе. Он попросил меня остаться в фирме на несколько месяцев. Я согласился. Потом он предложил мне купить у него на выгодных условиях вот эту квартиру, он
