Не поворачивая головы, он все же повел глазами в сторону прихожей, где Неля надевала босоножки.
– Не обижайся, – сказала она тихо. – И не устраивай скандалы.
Глен молчал, поразившись ее внезапному переходу на ты.
Снова зазвонил ее телефон. Подскочив, Глен вырвал телефон у нее из рук и заорал по-русски:
– Ты, раздолбай! Забудь этот номер! Еще раз позвонишь, заявлю в полицию!
– Что вы так нервничаете? – услышал он в ответ хамоватый мужской голос.
– Повторяю: заявлю в полицию.
– F..ck you, – была последняя фраза в этом коротком разговоре.
Лицо Глена дышало яростью. Всё накопившееся раздражение, злость, томительная страсть – нахлынули разом на него.
– Убирайся! Завтра же! Складывай свои манатки и – аут! Поменяй дату вылета, я оплачу все издержки и сам отвезу тебя в аэропорт! Поняла? Завтра же! – хотел добавить что-то обидное, типа «шлюха» или даже совершенно убийственное «блядь», но удержался.
– Поняла, – промолвила она и, обиженно оттопырив лиловую губку, пошла назад в комнату.
«Даже лифчик не надела!» – гневно отметил Глен, выходя на улицу, чтобы успокоиться, а заодно убедиться, что у подъезда нет лимузина или какой-нибудь подозрительной черной машины с затемненными стеклами, в которых обычно возят проституток.
ххх
Ночью он лежал, ворочаясь с боку на бок, не мог уснуть. В комнате у Нели горел свет. Она кому-то звонила, шепотом о чем-то договаривалась, плакала, открывала ящики.
– Я завтра поменяю билеты и улечу, – сказала, входя в его комнату: – Извините, что доставила вам столько хлопот.
– Ничего, я не обижаюсь. Иди сюда, ко мне… – произнес он неожиданно.
……….…………………………………………………………………………….
В комнате темно. Неля лежит рядом с Гленом, едва слышно ее тихое дыхание. Спит. Глен проводит ладонью по своей руке, затем тихонько целует ее плечо. Эта девушка, сама об этом не догадываясь, напомнила ему про то, кем он был когда-то и кем должен быть.
Ему страшно. Он хочет, чтобы для него все оставалось по-прежнему. Но поздно! Чаще и чаще он слышит звон колоколов и молитвенные песнопения в каких-то горных монастырях. Перед его глазами едва ли не постоянно возникают полотна божественного Леонардо, Рафаэля, Тициана. Он видит себя – с кистью, у холста…
Несколько недель спустя, в час ночи машина Глена остановилась у одного особняка в Манхэттене. Глен потянулся к мобильнику, чтобы позвонить, но наружная дверь дома вдруг отворилась, и коренастый мужчина в футболке с пестрыми попугаями и в соломенной шляпе появился на крыльце.
– Привет. Долго ждешь? – спросил Хулио.
– Нет, не долго. Садись, поехали.
Путь предстоял неблизкий – в самый конец Лонг-Айленда. Там, на причале, подвешенная к столбу, раскачиваемая океанским ветром, болтается на тросе большая каучуковая акула, которая провожает и встречает корабли. Эта великолепная рыбина провисела там уже лет десять, во всяком случае, Глен помнит ее с тех пор, как они с Хулио открыли здесь новую возможность для рыбалки.
– Какие новости? – спросил Хулио, удобнее располагаясь на сиденье.
– Никаких.
Хулио помолчал. За столько лет знакомства они так хорошо изучили друг друга, что могли угадывать малейшие изменения настроения даже по голосу.
– Что, покойники одолели? – спросил Хулио наконец.
– Да.
– Ноу проблем. Потерпи еще полгодика, надо убедиться, что бизнес на мази и первую порцию акций раскупили. Ты, дубина, сам не понимаешь, какое дело сделал. Типография фирмы теперь работает без выходных – столько заказов! Три самых престижных похоронных дома Нью-Йорка подписали с нами контракты.
Машина уже мчалась по Лонг-Айленду, по обе стороны шоссе потянулись перелески, замелькали бензоколонки.
– Кто это поселился в твоей квартире, а? Пару раз звонил тебе, какая-то сеньорита снимала трубку. Судя по голосу, девочке лет двадцать. Говорит так забавно: «sorry» вместо «please». Она из России?
– Да, – Глен нажал педаль газа так, что стрелка на спидометре резко качнулась вправо, и Хулио слегка отбросило назад.
– Ого! – засмеялся он. – Смотри, старик, не перегрей мотор. «Виагра» не нужна? Могу поделиться.
Глен не ответил. Он долго молча смотрел на ровную черную полосу асфальта. Изредка по встречной полосе ехала какая-нибудь машина, и тогда Глен легким нажатием рычажка менял дальний свет на ближний.
– Деньги, счета, акции... Каждый день смотрю на надписи на похоронных табличках, открытки с сусальными ангелочками, костюмы, носки – всё это покойницкое шоу мод... Короче, все – я выхожу из игры.
– Окей, я все понимаю, но так из бизнеса не выходят. Давай вернемся к этому разговору попозже, – ответил Хулио. Он понял, что сейчас в душе у приятеля назревает какой-то перелом. Неужели он хочет «взяться за старое»?
Машина сделала последний поворот, и в редеющих сумерках впереди показались мачты кораблей. А у невысокого домика выстроилась за билетами очередь рыбаков.
…И вот, отшвартовавшись, корабль пошел в открытый океан. На палубе никого не было, кроме двух матросов. Рыбаки уже находились в трюме. Некоторые, занятые компьютерными играми, уткнулись в телефоны, но большинство спало в креслах. Трое французов о чем-то увлеченно разговаривали и громко смеялись.
Хулио рассказывал Глену о недавно купленной системе «Fashion Painting», где холст электронный, кисть тоже электронная, и рисовать можно, даже не прикасаясь к холсту:
– За электронной техникой будущее, писать обычной кистью и красками уже старо. Купи себе тоже такую систему. Или у тебя, как всегда, не хватает денег?
– Денег хватает. Но я предпочитаю писать по старинке, колонковой кистью. Так больше шансов попасть в «Модерн Арт».
– В «Модерн Арт»? – Хулио расхохотался. – Не забудь пригласить меня на открытие своей выставки.
Хулио еще что-то говорил о контрактах и счетах, а Глен закрыл глаза. Плыть предстояло еще часа полтора.
...Он видел Воронеж, где пролетели его детство и юность: дощатые заборы, крыши домов с торчащими антеннами, Чанга – их фокстерьера, рыжеватого, с темными пятнами. Вот Чанг, еще щенок, выбегает из дома и с лаем устремляется к глубокой луже неподалеку от хлебного магазина – около нее всегда топтались голуби и вороны. В один миг туча птиц взмывала в небо, и Глеба забавляло, что маленький Чанг устроил такой
