криком «и-й-ая!» в полете начинал колотить руками невидимого ненавистного противника. – Художники здесь, унижаясь, ползают раком, продают все, что могут, даже самих себя, ради одного – выставиться. Пробиться в Нью-Йорке как художнику – единственная для меня пролем…
Поэтому всемогущему Хулио приходилось самому давать взятки, искать знакомства, пресмыкаться. И перед кем? Не перед арт-критиками и даже не перед галерейщиками, а перед представителями администраций банков и супермаркетов, менеджментом в небоскребах, отвечающих за интерьеры зданий. Они-то, эти серенькие мыши, закончившие слабенькие колледжи и получившие по блату места в администрациях, зачастую решали, какую картину или скульптуру какого художника принять и выставить на обозрение и продажу.
– Моя заветная мечта – персональная выставка в музее «Модерн Арт». За это я бы отдал все. И-й-яа!!! – орал Хулио, с разворота в прыжке ударяя пяткой по стволу исполинского дуба с такой силой, что перепуганные вороны со всего сквера тучей взмыли в небо. – Опять отказали! Джейн из Сити-банка, эта резиновая галоша в трусах от «Виктория Сикрет», сказала, что не может выставить в центральном отделении моего «Быка Мира». Она отдала контракт Ботеро, этому прохвосту! Подаренный ей набор косметики за пять тысяч баксов и два билета в первом ряду на Бродвейский мюзикл – все напрасно. И-й-яа! – белки больших глаз Хулио наливались кровью. Он бешено прыгал и, вращаясь вокруг своей оси, бил ногами дубовый ствол.
Самым странным было то, что на этого дикого сибарита иногда накатывали тяжелые приступы меланхолии. Поникший, совершенно раздавленный, в сдвинутом на ухо берете и обмотанном кое-как вокруг шеи шарфе, приходил Хулио в каморку Глена. Стягивал шарф, словно веревку, доставал из пачки сигарету и начинал жаловаться. Жаловался на свою смерть как художника, на частые запоры, на подругу Марину, которая любит не его, а только его деньги.
– Вы, русские, правы: жизнь – это сплошная пролем. Мне очень одиноко. Моя жизнь не имеет никакого смысла. Ты – единственный человек на свете, кто меня понимает... – он плакал.
Глен задыхался в чаду его сигарет. Маленькое окошко под потолком не выручало. Тогда он предлагал прогуляться, и они бродилипо улицам, куда глаза глядят, два неразлучных брата...
Неля искала работу. Девушка смелая, рисковая, она загодя не ограничивала горизонты своих возможностей и пробовала, что называется, все подряд. В самолете по дороге в Нью-Йорк она познакомилась со сверстницей, летевшей в Америку по гостевой визе, с такими же планами – заработать денег. Умея поразительно легко и достаточно неразборчиво заводить знакомства, Неля обменялась с девушкой номерами телефонов. Случайное знакомство скрепили нерушимыми клятвами о взаимной помощи в чужой стране. Такое началоне могло не вдохновить, и Неля, верившая в роковые случайности и приметы, обрела, наконец, полное внутреннее равновесие.
В глубине души она всегда признавала правоту мамы и бабушки, твердивших ей, что она – неисправимая фантазерка. Но мама, хоть и выговаривала Неле за ее фантазии, сама не ахти как сильно преуспела в жизни: осталась незамужней и при всех своих разнообразных способностях работала обычной телефонисткой. Тоже терпела моральный террор со стороны бабушки, единственной реалистки в их семье. Мама и особенно бабушка с самого начала были против ее поездки в Штаты, видели в этом очередной Нелин каприз, чудачество и неоправданную трату денег.
И вдруг жилищно-бытовая часть ее пребывания в Нью-Йорке разрешилась чудесным образом – есть у кого остановиться, причем совершенно бесплатно! Мамочка любимая – молодец, через «Facebоok» нашла какого-то друга своей юности, связавшего ее с загадочным мистером Глинтвейном (так Неля еще до встречи окрестила Глена). Позвонили ему в Нью-Йорк, и вопрос мигом решился.Потому что хорошие люди помогают друг другу и так, «на шару».
Две недели спустя, уже в Нью-Йорке, «похиляв по Бродвею», спрашивая в барах и гостиницах, не нужны ли им официантки или горничные, и получая в ответ неизменно вежливое «нет», Неля слегка взгрустнула. Но три месяца, которые ей предстояло провести в Штатах, казались таким необъятным сроком, что из-за двух потерянных недель не стоило сильно нервничать.
Глинтвейн сразу отстранился от хлопот по ее трудоустройству. Надо сказать, Нелю несколько тяготил плохо скрываемый скептицизм Глена на этот счет. Стоило завести с ним разговор о ее безуспешных попытках устроиться на работу, как его лицо сразу грустнело, и он издавал невнятные звуки: «э-э», «о-хо», чередуя их редким, но очень противным мычанием.
Ну и, вдобавок, если копнуть глубже и говорить начистоту, то работать Неле совершенно не хотелось – ни официанткой, ни горничной. Проводить все время на пляжах и дискотеках было бы куда приятнее.
Романтических планов подцепить богатенького америкоса и выйти за него замуж, у нее не было. Повезет – хорошо, нет – не надо. Конечно, ей все уши прожужжали рассказами о «русских невестах» за границей. Мама умоляла дочку «не влипнуть ни в какую историю», а бабушка – та вообще прочла Неле серию лекций о случайных связях за границей, которые заканчиваются похищениями, арестами и СПИДом.
Накануне поездки Неля рассталась с Вадимом после очень бурного, но кратковременного романа, и сердце ее было абсолютно свободно.
ххх
Приблизительно через три недели, когда на нежную кожу Нели лег нью-йоркский загар, она неожиданно получила звонок от «самолетной» подруги – та звала ее в Нью-Джерси, где работала прислугой в доме у богатых евреев; их старшая дочь недавно родила ребенка, нужна была няня-уборщица.
Получив звонок и уточнив условия работы и оплату, Неля воскликнула: «Согласна! Выезжаю завтра же, первым автобусом!» Сложила вещи и даже купила упаковку немецкого пива, которое любил Глен, нажарила к его приходу картошку и закатила прощальный ужин. Отлично! – есть работа. Она отработает долг за билеты и привезет домой «кучу денег».
И, что самое главное, – наконец уедет от Глинтвейна. Его скептическое хмыканье в ее адрес раздражало чрезвычайно. Самым ужасным было то, что она не могла Глена ни в чем упрекнуть: он был замурован в броню своей напускной вежливости и великодушия – щедро подбрасывал ей деньги на карманные расходы. При этом Неля не могла избавиться от ощущения, что Глен – паук, злой паук. А себя она порой мечтательно воображала его будущей жертвой – прекрасной бабочкой...
Провели прощальный вечер: пили пиво с жареной, немного подгоревшей картошкой, слушали музыку. Глеб Гленыч, похоже, тоже был рад ее отъезду и даже немножко пустился в откровения:
– В данный
