приближалась свадьба и росло дитя в ее лоне, Флора Маккрэканн становилась все более довольна собою и своими планами на будущее. Мать вязала одежку для внука и готовилась к церемонии, а отец, все еще не подозревающий о том, что зять его из клана шелки, считал дни до выхода в море, ибо то была его тайная любовь, а охота – единственная радость.
Наконец наступил день свадьбы – в канун зимнего солнцестояния. Местный священник объявил дату благоприятной для проведения церемонии. Приглашены были все жители острова, и праздник должен был продлиться от рассвета до заката, но солнце не всходило зимой.
Поэтому пировали с часа отлива до прилива, а потом до следующего отлива. Сначала подали закуски и роскошные основные блюда: квашеную сельдь, пирог с каракатицей, мясо тюленя, запеченное в морской соли, фрикасе из мяса кита, скальных устриц и морских ежей, приготовленных прямо в панцире. Затем вынесли десерт: великолепный торт в форме китобойного судна с раздутыми парусами, с такелажем из белой глазури и мачтой из зеленого дудника, росшего на острове. Желая разогнать тьму, люди зажгли тысячи свечей, и они заливали светом всю церковь от алтаря до нефа. Невеста надела платье и шапку, сшитые из шкур бельков – детенышей тюленей, нежных и белых, как первый снег.
Шелки провел этот день в мучениях и полной растерянности. Казалось, все здесь причиняло ему душевную боль и приводило в уныние. Его тошнило от собственного наряда из шкур белых волков с материка, но наряд невесты был в сто раз хуже. А еще хуже то, что он не понимал, почему так остро реагирует на одежду и еду, к которым все остальные относятся совершенно спокойно. Он даже не притронулся к большинству блюд, приготовленных на праздник, и лишь утолил голод парочкой устриц и морских ежей. Отчего-то сырая еда не вызывала у него того же отвращения, что приготовленная. Голова у него гудела от боли, а все тело ломило, хотя он не пил вина.
Китобой заметил, что его зятю не по себе, и сказал:
– Не переживай, терпеть осталось немного. Мне тоже не по вкусу все эти празднества. Нам с тобой куда лучше на море, чем на суше. Ничего, скоро отправимся в плавание, будем охотиться на тюленей и моржей.
Он увидел, как шелки встревожился, и со смехом добавил:
– Э, был я когда-то совсем как ты, юным да глупым. Только море меня изменило. Сделало из меня настоящего мужчину. И из тебя сделает, вот увидишь. Я уж за этим прослежу!
Он налил себе еще эля, а шелки опустил взгляд, едва сдержавшись, чтобы не поежиться от поднявшегося в его душе ужаса.
Мать Флоры, как и отец, пребывала в прекрасном настроении. Она хохотала и танцевала, задрав юбки, словно дикая ведьма на шабаше, а эля пила больше всех, даже больше своего мужа. На ее шее блестели серебряные украшения, а лицо все ярче заливала краска, и она громко пела:
Трижды «ура» жениху и невесте!
Морскому народу трижды «ура»!
И трижды «ура» сундуку из кедра:
Всему, что в приданое дева брала.
Никто не прислушивался к словам ее песни – никто, кроме старушки, прибывшей с материка. Ее не звали, не приглашали и не заметили в пестрой толпе.
Однако именно она рассказала невесте про шелки и теперь, слушая песню своей дочери, поняла кое-что очень важное.
Бабушка Флоры посмотрела на мрачного жениха с убранными назад волосами, на невесту в накидке из тюленьей кожи, с волосами цвета красного золота, виднеющимися из-под небольшой шапки и обрамляющими лицо, словно корона, и увидела под свадебным платьем из шкур бельков тайный блеск серебряной цепочки с ключом, который немедленно узнала.
Старая, как сами шхеры, старуха с трудом поднялась со скамьи и подошла к молодоженам. Шелки на мгновение взглянул в ее глаза – темные, сияющие, полные древнего задора, и они напомнили ему о ком-то, но он не мог понять, о ком именно. Сердце его сжалось от странной тоски. По потерянному другу ли, по родимым ли местам – этого он не знал.
– Какая красивая пара, – сказала бабушка. – Даже король и королева Зеленого рая, куда уходят лучшие моряки, с вами не сравнились бы.
– Я сама сшила одежду на свадьбу, – сказала Флора с ясной улыбкой, хотя в душе она слегка побаивалась бабушку и переживала, что та проговорится о чем не следует ее жениху.
– Да, ты всегда ловко управлялась с иглой. Ну, а теперь принеси старухе вина из кувшина. Все-таки издалека к тебе приехала. С этим ты тоже ловко управишься.
Флора нехотя пошла за вином, оставив бабушку наедине с шелки. На секунду их глаза встретились: его темные, как море в шторм, и ее темные, как сердца Народа.
– Скажите, мы знакомы? – спросил юноша.
– Сомневаюсь, – ответила старушка. – Хотя, возможно, я отчасти виновата в том, что с тобой случилось. Если так, мне искренне жаль. Удача в любви – это не всегда то же, что удача в браке. Знала бы я это много лет назад, так не спешила бы сеять во внучке семена своих знаний. Теперь они проросли, но вкус их, боюсь, будет горек.
– Не понимаю, – пробормотал шелки.
– Разумеется, – отозвалась старушка, – но некогда я знала мужчину твоего племени, путника с синей соляной тропы. Он был красив и потерян, как ты, и тоже с невестой. Призвали его слезы, соль морская, и серебром он скован был. Призвание нашел в предательстве и крови, спасение он в кедре отыскал.
Шелки понял лишь то, что она знала кого-то похожего на него, и с надеждой воззрился на свою собеседницу.
– Он не говорил, с каких земель прибыл? Не называл своего клана?
Старушка покачала головой.
– То было очень давно, и с возрастом все забывается, но ты вот что заруби себе на носу, юноша: не зря это называют брачными узами.
Тут вернулась невеста с глиняным кувшином и строго на нее посмотрела.
– Моя бабушка любит рассказывать всякие сказки. Историй в голове у нее больше, нежели ума. Ты не слушай ее пустые россказни. Лучше потанцуй со мной. Мы ведь с тобой самая счастливая пара на островах!
С этими словами Флора увлекла шелки за собой, оставив старушку наедине с ее мыслями – глубокими, как океан, и холодными, как середина зимы.
Шли недели, и зима все крепче