подошли приезжие женщины из хора, и мы испуганно замолчали.
– Пойте, девочки, пойте, – ласково улыбнулась одна из них. – Мы вас еще послушаем.
Я осмелела и запела снова, а девчата подхватили. Послушали гости песню, от души похвалили нас. А на другой день меня разыскали в бараке и позвали в клуб. Уговаривали идти к ним петь в хор.
– Нам именно такой голос нужен, как у тебя,– говорили они.– С начальством мы договорились, тебя отпустят.
Вспыхнула от радости Паша, а потом засомневалась, малограмотная я, не сумею как они. А ей говорили, что будут учить ее четыре года, а потом она станет работать у них в хоре, будет петь на всю страну. Ой, как хотелось Паше петь с этими голосистыми красавицами! Видела себя, такую же, как они на сцене.
– Хорошо, – радостно закивала я головой, когда на другой день спросили моего согласия.– Только сама я не поеду: Шуру, мою подружку возьмите тоже.
Чуть усмехнулась красивая певица и согласилась ради меня взять и мою подругу.
Завтра хор уезжает в Москву и Паша с ними… Всю ночь не спала девочка, все думала и думала, как поступить. Хоть и согласилась с радостью, но на душе было неспокойно. Вспомнила: отрез ткани скоро обещали дать, у матери нет юбки, а я в Москву собралась! Смеялась сквозь слезы над своим решением податься в артистки. А наутро решительно отказалась от предложения, немало огорчив свою знакомую из хора.
– Вы так жалели меня, так возмущались, что я не согласилась ехать тогда с артистами. Юбка что ли, меня остановила… Я не рассказала тогда, про маму… как она провожала на войну… моего братика…
Голос у Прасковьи дрогнул. Она долго молчала. Набиралась сил, чтобы продолжить рассказ. Я уже поняла ее и почувствовала себя виноватой. Конечно, не та юбка несчастная не пустила тогда Пашу в знаменитый хор. Война. То страшное ее начало, когда ее мама провожала детей на войну. Я зажала рот рукой и отвернулась, как будто снова рассматриваю фотографии в большой коричневой раме, какие в то время были во всех домах, во всяком случае, в селах.
– Да,– справилась с накипевшими слезами Прасковья,– тут и мамин младшенький, похож на теперешних девятиклассников, правда? 18 лет ему исполнилось перед самой войной. Мама не отходит от этой карточки. Если бы я не видела такое мамино горе… Старшего поцеловала, перекрестила, он поклонился и шагнул за порог. А в младшего мама так цеплялась и кричала, что ему еще рано, ему еще и повестку не прислали! Братик оторвался от мамы побежал… мама его держит за руку и тоже бежит… я за ними… Уже он в машине, мамочка повисла на борту… Ребята, наверное, постучали шоферу, он притормозил и мама еще раз обхватила голову сына и упала. Я думала, что она просто не удержалась на ногах, а она лежит в обмороке. А через полгода – похоронка… Понимаете ведь, что тогда мама не могла встать много дней, я думала, что у нее ноги отнялись совсем… Вот и ответ на все вопросы, почему я не могла бросить маму. Какой там хор! Я бы только о себе думала, если бы согласилась на свое счастье.
Помолчали. Потом Прасковья стала рассказывать о послевоенной жизни, скорее, о жизни только в работе. Надо было отстраивать разрушенную страну. Конечно, работали, вы, Прасковья Прокофьевна, в колхозе здорово. Правда, в то время ни за что, ни про что. Были и радости в жизни – иначе не прожить… О вас, о передовой доярке, даже в газете писали. Премировали – штапель и шелковая косынка были тогда бесценными. Но только загубили вы талант в то трудное время. Да разве только вы! Как жаль, как бесконечно жаль, что так тяжело прошла ваша жизнь и жизнь ваших ровесников.
– А что, с песней я не расставалась! Пела и у нас в клубе и ездила с хором по другим селам. А недавно встретились мы с бывшим заведующим клубом, вспомнили молодость. Пожалел он, что не отправили меня в Москву, сказал, что место мне в оперном театре, на большой сцене.
Смущенно тряхнула головой, а в глазах, видела, блеснули искорки радости.
Долгими вечерами, когда не с кем словом перемолвиться, перебирает Прасковья в памяти свою жизнь: пожилые люди в мыслях своих обычно не чувствуют возраста. Все у них в душе – и переживания и радость многолетней давности.
– Знаете, больше всего вспоминаю себя той девчонкой в новом платьице, когда я дотронулась до счастья…
Только дотронулась, а тепло ей от этого всю жизнь.
