и помогать будешь нуждающимся — ты необходим, твоя жизнь не пустое времяпровождение, связанное с физиологическими потребностями: наелся, поспал, размножился… Большинство так и понимают свою жизнь — сытой и довольной. Им горе, страдания других — звук пустой. Пройдёт мимо умирающего с голоду и копейки не подаст, но при этом и счёта не знает своему богатству. Душа его, как в панцире, непроницаема, глуха и слепа. И жизнь бессребреника незавидна. Как правило, он гол как сокол, живёт в нужде, потому что всё отдаёт ближнему, а ближний всегда ли горазд на ответ? Всегда, только на какой: один век благодарит, другой смеётся тихо в кулак, довольный привалившему счастью, а став успешным, и не подумает отплатить добром на добро. Так что теперь, боясь обмана, никому и никогда не помогать? Тоже как-то не вяжется. Может, помощь должна быть какая-то особенная? Адресная, как сейчас принято говорить. Помогать надо, — решил Сергей. — Но не каждому. И помощь твоя не должна унижать человека, а должна вселять в него надежду…»
— Вы со мной согласны, Сергей Игнатьевич? — спросила Тамара.
— Извините, я задумался, — спохватился Сергей.
— Я говорю: добро должно быть с кулаками, вы согласны с этим?
— Да, согласен, — подхватился Сергей. — Только…
— Что только?
— Только в этом случае добро будет уже наказанием.
— Добро через наказание? Пускай будет так. Если после наказания человек изменится в лучшую сторону — это то, что нужно и ему, и обществу.
— Да, такое возможно. Но если под грузом боязни новых наказаний он не осознал необходимости правильной и праведной жизни, а всего лишь боится наказаний, значит, это не добро, а какая-то полумера. Придёт час, когда он будет неподвластен, и вновь примется за прежнее, непозволительное человеку. Кулак, по-моему, не то орудие, которое беспроигрышно ведёт к добру. Надо что-то другое.
— Пожалуй, вы правы, — согласилась Томка. — Но в мире сейчас так всё запущено, что без кулака не обойтись! А потом, может, лет через двадцать, и отменить можно кулак и розги. И тюрьмы заодно.
— Как ни крути, а без коммунизма человечеству не обойтись, — убеждённо заявил Сергей, и эта убеждённость, похоже, была не сиюминутным озарением, а продуктом долгих размышлений. — Он решит большинство проблем, в том числе и социальных. А они главные, потому что с ними связаны и бытовые, и нравственные, и культурные, и проблемы защиты такого уникального государства, которое привлекательно для трудящихся других стран. Такое было с Россией и СССР в первые годы образования.
— С социализмом вышла промашка несмотря даже на то, что эту науку изучали чуть ли не с первого класса, были все едины, были все пионерами, комсомольцами, членами, и вот… — Томка, выпустив на миг руль, развела руками. Машина подскочила на кочке и тут же упёрлась капотом в берёзку. Ветки берёзки закрыли стекло, замотались перед глазами метёлками.
— Приехали, — пробормотала Томка, выключила мотор и, не спеша, вышла из машины. — Бампер капут, — сказала она, отводя берёзку в сторону. — Второй за год. Слава Богу, не новый, а то бы ещё триста баксов. Кеша, — кивнула пареньку, — в ящичке у вас под ногами моток проволоки и пассатижи, неси их сюда. Примотаем и доедем, я думала хуже. Думала, радиатор…
Это вам, Тамара Елизаровна, за критику любимого трудящимися и пенсионерами социализма, — засмеялся Кеша. Подруга, предостерегая его от дальнейших неприятностей, резко дёрнула за рукав.
— Кеша, — отозвалась на это Тамара, — когда будешь пенсионером, у тебя не будет любимого даже этого разбойного капитализма. А у современных есть чем гордиться — они строили свой социализм, защищали его в войнах, выстояли, защитили и проморгали. Но это не их вина, это их беда. Доверчивость — беда нашего народа.
Поскрипывая бампером, въехали в село при полной темноте. На центральной улице Магочана болтался одинокий фонарь у здания райисполкома, светлячками светились окна изб, казалось, что светлячки эти парят в воздухе — так густа была темнота кругом.
— Вам есть где остановиться? — спросила Томка Сергея.
— Найду где-нибудь, — ответил он.
— Так не годится. Переночуете у меня, — по-командирски коротко объявила Томка. — Если не успеете порешать свои дела, без смущения приходите и ночуйте.
Высадив молодёжь у тёмной избушки, выгрузив их инвентарь, Тамара, прежде чем уехать, долго давала им указания в своей манере командира-единоначальника.
— Практиканты, — сказала она, как только отъехали от избушки. — Умения ноль, а гонору! Но, в общем, толковые ребята, только больно уж самостоятельные. Мы в их положении были тише воды, ниже травы. Как время меняет людей!
— В этом есть и хорошее, например, безбоязненная защита своих убеждений.
— Какие там убеждения! Одна демагогия! Лишь бы поперёк! Лишь бы не так, как все! Убеждения… Откуда им быть! Нахватаются вершков — и рот до ушей, кричат, вроде от их крика что-то изменится.
— А может, и изменится. Если и не изменится, всё равно плюс в кармане — репетиция перед большим собранием, перед большой политикой. Умения держаться перед толпой нам часто и недостаёт, а это тоже немаловажное имеет значение, порой — решающее. Трибуны…
— Дали бы народу спокойно пожить эти трибуны, — тяжело вздохнув, отозвалась Томка. — И народ бы долго благодарил их за это.
Ещё одно здание оказалось с освещённым фасадом — магазин Евроопта.
— Вы посидите минуту, я кое-чего куплю детишкам, — сказала Томка, вынимая ключ из замка зажигания.
— Я с вами, — заспешил Сергей.
В магазине он купил две палки колбасы, банку мясных консервов, коробку конфет и самый большой арбуз. Томка ждала его у машины.
Встретили их радостно девочка лет девяти-десяти и мальчик лет семи. Оба русоголовые, сероглазые и очень похожие на Томку. Они изредка бросали взгляды в сторону незнакомца и смущённо отводили глаза, застигнутые встречным взглядом чужака.
— Соскучились? — спросила Томка, цепляя на крючок вешалки ветровку.
Девочка стыдливо опустила глаза, а мальчишка сказал своё, видать, многозначимое «Ага!»
— Знакомьтесь, — Томка поправила косичку дочери, провела ладонью по ершистой голове сынишки. — Это дядя Серёжа, а это Вероника и мой мужичок-хозяин Гришуня. Дядя Серёжа живёт в деревне, где когда-то жили моя мама и папа, дедушка и бабушка ваши, а сегодня переночует у нас.
Сергей подал Веронике коробку конфет, ждал подарка и Гришуня, и получил его — маленький складной нож с перламутровой ручкой.
— Это тебе!
— Что надо сказать? — напомнила сыну мать.
— Спасибо! — ответил, слегка заикаясь, Гришуня.
— Пальцы только не обрежь! — предупредила Томка.
Этот складешок — подарок отца, и Сергей никогда с ним не расставался. Даже после зоны он остался с ним, не затерялся, не осел в чужих карманах. И мысли не было дарить этот дорогой ему предмет кому-либо, а тут…
