должна сообщить вам очень неприятную, но важную новость. Как вы знаете, у Майкла, когда он нервничает, случаются приступы аллергии. Так вот, по недоразумению последние четыре дня он в повышенных дозах глотал антиаллерген, запрещенный правилами. Новыми правилами, по старым-то все в порядке. Флора, я не считаю себя вправе это скрывать. Пожалуйста, перезвоните мне, когда сможете.
Лариса хлопнула крышечкой телефона. Главное сделано. Теперь как решат, так и будет. Лариса умывает руки. Почему так говорят? Она посмотрела на маленькие изящные кисти рук – маникюр, два бриллиантика… Господи, ну какая обида! Главное, что, кроме себя самой, винить абсолютно некого.
«…Зато с Клаудио лишний раз потрахалась! Вместо того чтобы на совещании про новые правила уточнять. Шлюха ты, а не тренер!»
По большому счету Нина права. Лариса выключила мотор, вышла из машины и уверенным шагом пошла к служебному входу в ледовый дворец.
Экстренное заседание Canadian Skating Union в главном калгарийском офисе было в разгаре. Флора Шелдон задавала здесь тон. Она пришла сюда бороться за своего питомца. Дура-тренерша проморгала важную информацию – накажите тренершу, но подрезать крылья восемнадцатилетнему мальчику, когда он на взлете, по меньшей мере неразумно. Да просто невыгодно! Участвуя в чемпионате, фигурист Чайка приобретет бесценный международный опыт. Это вклад в копилку спортивных резервов Canadian Skating Union.
Флора говорила четко и уверенно:
– Нужно срочно, сию минуту, сделать Майклу Чайке интенсивное промывание желудка и посадить его на спецдиету. Химические следы злосчастного антиаллергена уйдут из организма в течение суток, максимум полутора, ведь их действие не рассчитано надолго. Значит, и следы уйдут.
Директор программ Крис Синчаук, обычно ей симпатизирующий, лысый, как бильярдный шар, улыбчивый и перманентно веселый, вдруг стал возражать:
– А если не уйдут?
Флора посмотрела на него с удивлением.
– Если химические следы запрещенного препарата возьмут и не уйдут из крови спортсмена, что тогда? Или уйдут, но не полностью? – Крис встал, подняв абсолютную, как истина, лысину ближе к рвущемуся в окна солнцу. Лысина сверкнула свежим потом. – Если какая-нибудь, используя вашу терминологию, «злосчастная» молекула все-таки останется и будет зафиксирована. Что тогда?
Он смотрел Флоре в глаза. Держал красивую паузу. Оратор хренов. Флора и предположить не могла, что когда-нибудь они окажутся в такой откровенной конфронтации.
– Представьте, какой разразится скандал! Нет. Я категорически возражаю против того, чтобы фигурист Чайка был допущен к прохождению допинг-контроля. Сам факт дисквалификации канадского спортсмена – это скандал. Учитывая, что чемпионат проходит на канадской земле, это двойной скандал – и спортивный, и политический. Это совершенно неоправданный риск. Давайте рассуждать логически… – Крис разгуливал вдоль стола заседаний, будто читал лекцию, будто диктовал несмышленым первокурсникам что-то важное. – Всем понятно, что по уровню мастерства Майкл Чайка не может претендовать на сколько-нибудь престижное место. Он едва ли войдет в первую десятку. Так во имя чего рисковать? Если в силу полного отсутствия времени на подготовку нам некем заменить Чайку, лучше вовсе не представлять на олимпиаде второго фигуриста в мужском одиночном. Ради того, чтобы маловыдающийся канадский спортсмен приобрел опыт, Канада не может ставить на карту спортивную честь и репутацию.
Крис Синчаук сел и принялся нервно теребить углы красивого блокнота с красной монограммой Canadian Skating Union. Он смотрел то на эту монограмму, то куда-то поверх голов собравшихся. Ему никто не возразил – он начальник, ему видней.
Флора вежливо согласилась с мнением большинства, на Криса больше не взглянула и ушла с совещания подавленной.
Спать хотелось смертельно. В Калгари половина третьего дня, значит, в Москве половина девятого утра. Совещание Международного комитета медленно подкатывалось ко второму десятиминутному перерыву. Николай Лысенков не выдержал и ушел раньше. Побежал в маленький кафетерий тут же, в ледовом дворце, чтобы выпить четвертый за сегодняшний день эспрессо. Иначе уснет! Кофе здесь отличный, плюшки с вареньем, на местном диалекте именуемые денишами, тоже хороши. Николай любил вишневые. Ему вообще все в Канаде нравилось. Настроение, несмотря на трехдневный недосып, было праздничное.
Какой-то паренек из маленькой очереди, отвечая на телефонный звонок, вдруг заговорил по-русски:
– Ну, я же не знаю ничего, ма. Не знаю! Я же не могу их прямо спросить, допущен Чайка или нет…
Лысенков подошел ближе.
– Все, мам, пока! Не могу сейчас говорить.
Перед Майклом, явно слушая его разговор, стоял высокий и красивый мужчина лет пятидесяти с подносом в руках. Абсолютно седой.
– Ты Майкл Чайка? – спросил седой. – Видишь вон тот стол у окна? Присоединяйся ко мне, ладно?
Майкл кивнул.
Они уселись рядом за широким добротным столом, с наслаждением щурясь от яркого калгарийского солнца.
– Лысенков. Из России, – представился незнакомец. – Страшно рад, что тебя встретил. Я вообще очень рад видеть, как русские преуспевают за границей…
– Да кто преуспевает-то…
– Ладно-ладно, не скромничай. Ты молодец! Но… они тебя сняли. Только что сообщили. Я же член Международного комитета. С совещания вот пораньше удрал…
Видимо, Майкл сильно переменился в лице.
– Парень, это ерунда! Подумаешь, чемпионат… В твои-то годы…
Майкл смотрел на этого широко улыбающегося человека, но особо в его слова не вслушивался: очень старался не заплакать. Это же невозможно, чтобы мужик в восемнадцать лет плакал как ребенок. Майкл стал гонять по скулам желваки. Метод проверенный и безотказный. Комок слез немедленно отступил от горла, лицо приобрело мужественное выражение. По крайней мере, внутреннее ощущение было именно таким, а зеркала рядом все равно не было.
– А знаешь что? Я попробую тебе помочь… – Лысенков перешел на шепот. – Сейчас, сразу после перерыва, я возьму и выскажу легонькое такое недоумение. Как, мол, так? В мужском одиночном от всей бескрайней Канады один-единственный фигурист?
Это, мол, для Канады непрестижно, к тому же когда чемпионат проводится в этой самой Канаде! Сделаю им кисло, может, и передумают… Все, парень, разбежались.
Нина бежала как угорелая. Давно она так не бегала. Сначала по коридорам родного офиса, потом по парковке к машине. Плюхнулась, завела, поехала. Теперь минимум пятнадцать минут в дороге, там еще минуты полторы, пока откроет дверь… Нет, не успеет. Весь дом может сгореть. Набрала соседку.
– Helen? Please, call 911. I am not able to be there immediately!
…Когда она подлетела к порогу своего таунхауса, пожарные уже выходили из квартиры. Дверь зияла свежей раной выломанного замка. В бейсменте бился в истерике Аксель. Бедняга, преданная душа, он рвался в гостиную, чтобы расправиться с явившимися в дом страшными существами. Канадские пожарные экипированы как космонавты. Ростом чуть уступают динозаврам. Реакция собаки понятна.
– Все в порядке, мэм, – спокойно сказал предводитель огнеупорных динозавров. – Don’t worry [6].
– Thank you! Thank you very much!
Нина на него почти не глядела. Сделал свое дело, ну и спасибо. Еще неизвестно, как вы тут с Акселем обошлись. Могли ведь и пристрелить. Господи, ну как она об этом не подумала!
Нина кинулась к двери в бейсмент. Аксель был в полном порядке – словно взбесившийся, он бросился на пожарных.
– Stop it! [7] – орала Нина.
Из-за собственного лая Аксель ее не слышал или, скотина азартная, не хотел слышать.
– Stop it!!! – Нина больно хлестнула пса кожаным ремнем сумки.
Собака мгновенно прекратила атаку, но продолжала дрожать от ярости. Грозно…
– Sorry, – не переведя дыхания, Нина улыбнулась пожарным.
Правой рукой она уже утопала в длинной блондинистой собачьей шерсти, мол, прости меня, пес. Аксель, миленький, это вынужденная мера. Конечно, он простит, она ж его не бьет никогда.
Стали оформлять протокол. Нина отвечала на вопросы спокойно, даже безмятежно. Это соседка сигнализацию услышала и панику навела, Нина примчалась немедленно.
Уф! Теперь ей бояться нечего, разве что собственной нервозности. Как она могла? Это же просто идиотизм! Ушла на работу и оставила на конфорке кастрюльку с яйцами – хотела вкрутую сварить, взять с собой ланч. Убежала, забыла… Совсем другое
