нельзя лучше это подтверждали.
Майра еще раз нажала на кнопку звонка, ощутив легкое раздражение оттого, что Сайсли заставляет ее ждать на улице в душный августовский день. Из окна второго этажа по-прежнему неслись детские голоса – милая, нестройная болтовня. Вдруг звонкие дисканты прервал низкий женский голос. Майра потянула за ручку сетчатой двери, пытаясь добраться до молотка у входа, но сетка за что-то зацепилась изнутри. Не желая кричать, чтобы не привлекать внимания соседей, она громко постучала костяшками пальцев о дверной косяк. Краска чешуей осыпалась на ярко-коричневый кустарник. Все здесь казалось неухоженным. Белая краска на стенах вздулась и облупилась в нескольких местах, снятые ставни были кучей свалены в конце двора, а сам дом странным образом напоминал альбиноса без ресниц. Как сама Сайсли, подумала Майра. В какой-то момент ей даже показалось, что Сайсли хочет, чтобы она ушла, решив, что звонок не работает. Затем голоса стали удаляться от окна, а на лестнице в глубине дома послышались шаги. Передняя дверь распахнулась вовнутрь.
– Привет, Майра. – Это был голос Сайсли: тот же скучный среднезападный акцент и легкая шепелявость, придающая ему оттенок чопорности.
Прикрыв глаза от блеска белой черепицы, Майра всматривалась сквозь сетку, пытаясь что-нибудь разглядеть в темном колодце холла. Но тут Сайсли открыла сетчатую дверь и вышла на крыльцо, держа на руках пухлого белокурого малыша. За ней, с неподдельным интересом глядя на Майру, следовала подвижная худенькая девочка лет четырех. Сайсли, с плоской грудью и бледным, несмотря на лето, лицом, все еще туго завивала свои тусклые светлые волосы, напоминавшие кукольный парик.
– Надеюсь, вы не спали? – спросила Майра. – Может, я пришла не вовремя?
– О нет. Элисон как раз разбудила Миллисент. – Бесцветные глаза Сайсли из-за очков в черепаховой оправе смотрели в какую-то точку за правым плечом Майры. – Давай спустимся вниз и сядем под буком. Там всегда прохладно.
В густой коричневато-голубой тени большого дерева, широкие ветви которого изогнулись дугой над половиной дворика, стояли кругом полосатые шезлонги и плетеные детские креслица. На детской площадке располагались резиновый бассейн, качели, металлическая горка, доска для качания и желтая песочница. Сайсли поставила Миллисент на ножки рядом с бассейном. Девочка стояла, слегка покачиваясь, и ее круглый животик над полосатыми штанишками был похож на спелый фрукт. Элисон тут же прыгнула в бассейн и с плеском погрузилась в воду, обрызгав все вокруг и намочив коротко подстриженные волосы.
Сайсли и Майра оттащили подальше от детей два шезлонга и сели.
– Послушай, Элисон, – сказала Сайсли то, что явно повторяла не раз, – ты можешь мочить себя, игрушки и траву, но не трогай Миллисент. Пусть она сама намочится, если захочет.
Элисон, похоже, ничего не услышала.
– Вода холодная, – с восторгом сообщила она Майре, глядя на нее широко открытыми серо-голубыми глазами.
– Лодна, – эхом отозвалась Миллисент. Сидя на корточках у бассейна, она осторожно водила рукой по воде.
– Я часто думаю, что способности к языку передаются по наследству, – сказала Сайсли, понизив голос, чтобы не услышали дети. – Элисон уже в одиннадцать месяцев говорила предложениями. Она удивительно чувствует слова. А Миллисент ни одного слова правильно не выговаривает.
– Что ты имеешь в виду? – У Майры было правило – давать людям выговориться. Она воображала себя прозрачной, чистой, как хрусталь, вазой, – по сути, невидимой. (Майра где-то вычитала, что существует актерская школа, где актеры, разучивая новую роль, представляют себя пустыми стаканами.) Тогда, освободившись от предвзятости, от личных предпочтений, Майра становилась идеальным сосудом для исповедей. – Что ты имеешь в виду, говоря «чувствует слова»?
– Ну, Элисон старается запомнить новые слова. Она работает над увеличением словарного запаса. Однажды, например, я подслушала, как она разговаривала сама с собой в игровой комнате. «Папа это починит, – сказала она. А потом поправилась: – Нет, папа это отремонтирует». А вот Миллисент безнадежна…
– Может, Элисон ее подавляет? – предположила Майра. – Часто, когда один ребенок разговорчив, другой замыкается, уходит в себя. Вполне возможно, что в один прекрасный день Миллисент заговорит целыми предложениями.
Сайсли покачала головой.
– Боюсь, надежды мало. Когда мы ездили в Акрон к бабушке, Миллисент научилась говорить «мама» и «папа» довольно чисто. Но стоило нам вернуться, как она стала путать слоги. Говорила: «мапа», «пама», вот такую придумала комбинацию. Вместо «собака», говорит «бабака» и все в таком духе.
– Но это вполне нормально, разве не так? Довольно распространено. – Майра крутила в пальцах листья на низко свисавшей к шезлонгу ветке бука. Она уже размяла несколько глянцевых, рыжеватых с задней стороны листиков. – Ведь многие дети говорят одни буквы вместо других.
– Думаю, да. – Внимание Сайсли иногда переключалось на детей, болтавших и барахтавшихся в бассейне. – Это действительно часто встречается.
– Помню, когда я была ребенком, – начала Майра, – у меня почему-то не получалось произносить «с». И когда я хотела, чтобы включили свет, то требовала – «цвет». Няни сбивались с ног, не понимая, чего я хочу.
Сайсли улыбнулась, и ободренная Майра начала импровизировать:
– Из-за этого я испортила отношения родителей с тетей Силли. Она не верила, что все дело в моей дикции и проблеме со звуком «с», и думала, что я просто подслушала, как мои родители называют ее «Цили».
Сайсли затряслась от беззвучного смеха. В своей накрахмаленной матросской блузе, в бежевых бермудах и коричневых туфлях без каблуков, со шнурками с зубчатыми пистончиками она выглядела простовато, даже безвкусно. В ней не было ничего от плодородной пышнотелости вечно занятых матерей из рабочих семей, которых Майра видела в универмагах «Вулворт» или «Эй-энд-Пи». Почувствовав себя виноватой из-за таких мыслей, Майра быстро перевела разговор на Хайрема и его акушерскую практику. С облегчением она вновь представила себя чистой и прозрачной вазой. Но, когда Сайсли пустилась в длинные рассуждения о трудностях открытия акушерской практики в незнакомом городе, ушла в собственные мысли. Сайсли казалась ей телевизионным диктором, вещающим при отключенном звуке. Неожиданно Майра почувствовала, как что-то теплое и шелковистое коснулось ее ноги, и посмотрела вниз. Под шезлонгом растянулся черный щенок кокер-спаниеля, глаза его были закрыты, он тяжело дышал, свесив из уголка рта розовый язычок.
– …Письма из Торгово-промышленной палаты были в основном идиотскими, – рассказывала Сайсли. – О населении, промышленности и тому подобном. В одних городах слишком много акушеров. В других их нет совсем…
– Тогда, наверно, лучше начинать там, где их нет?
Сайсли начала любезно излагать подробности враждебного отношения врачей общей практики к акушерам, появляющимся в их городе и отбирающим клиентов благодаря своей узкой специализации.
– Потом мы получили письмо отсюда, от доктора Рихтера. Он писал, что здесь хорошие условия и один доктор уже подумывает о том, чтобы сюда перебраться, так что Хайрему стоит поторопиться, если он собирается переезжать…
Тут Сайсли была вынуждена прерваться. Миллисент лежала на животе в бассейне, визжала и плевалась водой, лицо ее покраснело от возмущения.
– Должно быть,
