засыпает присутствующих своими вопросами.
– Вот ты, Афанасий, – обращается он к худенькому, отнюдь не ополченского вида парню. – Как ты дошёл до такой жизни?
– До какой «такой»?..
– Ну от армии ты в своё время откосил… Университет, девочки, тусовочки… И вдруг бац – на войну!.. Небось и мамка не знает?
– Зачем ей сейчас?.. Только с чего ты решил, что я от армии откосил?
– Да видок у тебя неармейский… – ещё раз оглядев хилую фигуру Афанасия, делает заключение Усов.
– Зато в него попасть тяжело, а в тебя с закрытыми глазами не промахнешься, – смеётся Африка.
Африка – это Виталий из Питера. Он долгие годы проработал в Эфиопии, имел там свой бизнес, но, как только случилось одесское побоище, бросил всё и вернулся домой. В каком-то общественном центре ему дали адрес Атамана, и вот он здесь, вместе со всеми ждёт перехода.
– Чем больше шкаф, тем громче грохот… – задиристо добавляет Афанасий.
– Да, с этим не поспоришь, – миролюбиво соглашается Усов. – Шкаф падает громко… И всё же, что тебя привело сюда?
– Может, тебе покажется высокопарным, но я здесь, чтоб защищать Россию. Служение Отечеству – единственно достойный удел русского человека, всё остальное – убогое прозябание и поиск оправданий своей никчемности.
– Сильно! – похвалил Усов. – А если об этом без пафоса?
– Если без пафоса?.. Я так подумал: как детям своим потом буду в глаза смотреть, если отсижусь…
– А ты не так уж и хлипок… – Усов впервые с восхищением смотрит на Афанасия.
– А ты, Африка? Что скажешь в своё оправдание? Как ты докатился сюда? Сидел бы под пальмами, ел кокосы… – продолжает свой допрос Усов.
– Тут без пафоса и не скажешь, – смеётся Африка. – Знаешь, я много размышлял об этом… ещё до войны. Об этом всегда думаешь… А тут бах – в Одессе люди горят, а я под пальмой с кокосом в зубах… Это мой единственный шанс быть полезным Родине… Судьба… Потом до конца дней не простишь себе малодушия, и никакие бананы тебя не излечат…
В комнате было ещё двое, они приехали вместе из Крыма. Маленькая, похожая на мальчишку, женщина и высокий, нескладно скроенный мужчина, с пышной шевелюрой и идущей в дисгармонию с ней редкой рыжей бородкой. Его уже успели прозвать Хоттабычем. О себе Хоттабыч был не многословен, зато с восхищением говорил о своей спутнице.
– Муж Татьяны – известный в Крыму поэт, – рассказывал он. – Витька Синицын. Не слышали?
О Витьке Синицыне никто в комнате не слышал.
– Мы с ним друзья детства. Такие стихи пишет! Патриотические, за Россию… Вот я вам сейчас… – Хоттабыч хмурится, пытается вспомнить.
– Не надо, – просит Татьяна. – Ты ж не умеешь читать.
– А-а, ладно… Так вот… Такие стихи… А как до дела дошло, давай, говорит, подождём, куда вырулит… А Татьяна собралась и…
– Понятно, – улыбается Усов. – Ну и кем вы себя представляете там? – спрашивает Татьяну.
– Она мастер спорта… инструктор по выживанию. Знаете, есть такое – ходят в горы без спичек, без… с голыми руками. И нужно там выжить, костёр распалить, без топора сделать жильё, добыть съестное… – с вдохновением рассказывает Хоттабыч.
– Мне легче там будет, чем любому из вас, – улыбается Татьяна. – Я ведь могу практически всё. Могу готовить, могу стирать, могу лечить, могу стрелять…
– А ты? – дошла очередь до Серёги.
– Я казак, – просто ответил тот.
– Убедительно…
Усов хотел ещё что-то добавить, но в это время во двор Атамана на большой скорости влетела газель. Все прильнули к окну. Там мелькали красные околыши, из газели быстро выгружали полные мешки. Наконец всё закончилось, казаки, пообнимавшись с Атаманом, вскочили в машину и так же быстро уехали. Повернувшись к окну, Атаман махнул рукой.
– Так, братцы ополченцы, нам несказанно повезло, – выходя со всеми во двор, весело говорил Усов. – Казаки Атаману медикаментов подкинули, так что будем сегодня переть килограмм тридцать-сорок на брата. Так, батька?
– Быстро к мешкам пришивайте лямки, – скомандовал Атаман. – Будет легче нести.
Все приступили к работе, Атаман в это время звонил кому-то, разговаривал эзоповым языком:
– Едут на свадьбу гости, ждут приглашения.
– А дары везут? – спрашивали на другом конце.
– Есть и дары. Средства от похмелья…
– Это хорошо! – отвечали Атаману. – У нас с этой «свадьбой» все «алкозельцеры» закончились…
За делом ополченцы стали обсуждать, кому, куда бы хотелось попасть. Африка и Усов рвались в Славянск, считая, что судьба Новороссии будет решаться там. Хоттабыч и Татьяна хотели попасть в станицу Луганскую, и только один Афанасий рвался на Сапун-гору, там могила его прадеда.
– Не спорьте, Атаман работает с Бетмэном и Мозговым, стало быть, нам к ним… – неожиданно заговорил молчавший до этого Серёга.
– А ты давно знаешь Атамана? – спросил его Усов.
– Знаю…
– Ну и как он?
– Были времена, мог разом пятерых на уши поставить…
– Убедительно…
Время было за полдень, когда с той стороны дали добро.
– Батя говорит: лучшее время для перехода – утро, но выходим всегда под вечер, – усмехается Атаман.
– А если ночью? – предлагает Усов.
– Ночь не годится. Нацикам пиндосы приборы ночного виденья подкинули. Они нас, как слепых котят, передавят. Днём-то мы с ними на равных…
Наконец все готовы. Жена Атамана перекрестила каждого.
– Ты б защитную панаму одел, – посоветовала мужу. – Сверкаешь своей лысиной – за три версты видно…
– Мне в шапке нельзя, – возражал Атаман. – Я в ней плохо слышу…
– Может, собаку возьмёшь?
– Я сам как собака…
– Хоть голос подаст…
– Нам лишнего шума не надо…
Вереницей по одному спустились в пойму, узкой тропкой пошли вдоль реки к броду.
– Может, на лодке переправимся? – предложил Атаману Серёга.
– Нет!.. – отвечал тот. – Лодка, как бельмо, будет торчать на том берегу. Запалим место…
Вдруг Атаман вскинул руку. Все стали. Впереди слышалась музыка, голоса, чей-то смех… Сладко пахло шашлыками…
– Это на нашей стороне… – прошептал Серёга.
– На нашей… – согласно кивнул Атаман. – Мало ли кто здесь под видом беженцев… Звякнут по телефону – и прощай… Обойдём, от греха…
Вслед за Атаманом все ушли с тропы, пролезли буреломом, вновь вышли к реке. Всё ещё было знойно, и навьюченный на каждом груз давал о себе знать. Тропа то спускалась к самой воде, то убегала ввысь и терялась между деревьев. Все ориентировались лишь на широкую спину Атамана. В молодости он обладал недюжинной силой, легко жонглировал двухпудовыми гирями. В здешних краях его хорошо знали и побаивались. Но многочисленные ранения и травмы с годами не прошли для него даром. Сейчас он заметно прихрамывал и, морщась от боли, время от времени подёргивал плечом трижды сломанной правой руки. И всё же былая слава по-прежнему
