семьи обнимал его, брал за руку, похлопывал по плечу, давал по цветастому свертку с чем-нибудь подарочным, а Даша говорила приятности и пообещала отдать свой сверток при встрече. Таня еще принесла цветы, похожие на шарики, на ее собственную прическу, и такие же яркие, как шарики. Это гортензия, сказала Таня.
Когда Леша взял Сашин пакет и она осталась только с телефонной Дашей в руках, а Игорь схватил Женин пакет, все сошли с каскадной лестницы в сторону, на тропинку, карабкающуюся в гору, на холм. Иногда приходилось останавливаться, чтобы передохнуть, потому что уставали все, кроме Жени, у которого внутри шипела грушевая газировка. Ему хотелось идти дальше, скорее, но еще хотелось, чтобы этот день не бежал так быстро, а немного замедлился, прилег хотя бы ненадолго. Во время остановок Женя снова был главным, в центре, но иногда в центровое место пролезал Игорь, который быстро, пулеметно, расплевывая слюну, рассказывал, как здорово-круто-суперски-великолепно прошла вчерашняя запись. Как его все уважали и аккуратно поправляли микрофон. Как нарядили в красивое, а именно в коричневый пиджак и лимонную рубашку. Как людям нравилось говорить на камеру и смеяться над Игоревыми шутками. Как опрашиваемые смотрели на него как на настоящего ведущего. Как потом редакторы привезли Игоря в офис, где было много столов и бегающих туда-сюда людей, и угостили его кофе и печеньем. Совершенно бесплатно! Никогда не пил капучино бесплатно! Вот что выкрикивал Игорь.
Место для деньрожденного пикника Жене понравилось: это был гладкий холм с большим деревом, и с этого холма было видно их с Сашей дом и еще Южный Ветер, так что Жене было не так страшно, хотя все равно немного тревожно. Каждый раз, когда Женя чувствовал, что оторвался от чего-то устойчивого, он начинал пунктирно подрагивать, это замечала Саша и брала его за руку. Когда это видели Женино-Сашины друзья, они снова поздравляли Женю, говорили ему что-нибудь приятное, ободряющее, и Женя словно укутывался в одеяло. На двух больших пледах лежали абрикосы, виноград, разная колбаса, твердый и не очень твердый сыр, нарезанный батон, еще были печенья, конфеты, лимонад, соки и много всяких сладких мелочей. Игорь подбрасывал маленькие конфетки и пытался поймать их ртом, но у него ничего не получалось. Потом так попробовала сделать Таня, и у нее все получилось. Это потому что у меня была студенческая жизнь, сказала Таня. У меня вообще-то тоже была, сказал Игорь. Ого, не знала, ответила Таня.
Еще веселее стало, когда все по очереди запроизносили тосты, зажелали Жене поскорее запустить свой подкаст, еще ему желали здоровья и богатства, приключений и любви. Женя хотел всего этого, но, может быть, не сразу, потому что ему бы сначала, конечно, здоровья, затем – счастья для Саши, а дальше можно все остальное. Последней заговорила Саша, она рассказывала про их с Женей детство, вспоминая только хорошее, как они всегда болтали перед сном и как делали шалаши за заброшенной стройкой, как мечтали найти пещеру в Остапке и поселиться там (Женя почему-то об этом не помнил, но теперь припомнил), как Женя в свои восемь лет прочитал «Фауста» и даже, кажется, все понял. Саша сказала, что ей не так уж важно, заговорит ли Женя, ведь самое главное для нее, что они остались братом и сестрой и что больше никогда не расстанутся. Женя слушал Сашу, как слушал бы самое красивое птичье пение, как слушал бы морские волны, которых он никогда вживую не видел, но теперь знал, что, может быть, через много лет увидит. В этот момент он обожал ее, чувствовал все между ними теплое, выплаканное и невысказанное, все вечное и несдвигаемое.
Когда Женя поднялся, чтобы обнять Сашу, она протянула ему коробку в подарочной бумаге, и он сел обратно, аккуратно отклеил во всех местах узенький скотч (хотя все кричали, чтобы он рвал, рвал, рвал эту бумагу), вытащил из упаковки коробку, открыл ее и увидел внутри блестящий металлический поезд, точно какой-то коллекционный, и дорогущие краски, их дорогущесть выпирала и била в глаза. Женя залез рукой в самый широкий карман своих шорт и вытащил открытку, которую вчера, пока Саша нависала над компьютером, сам вырезал из цветной бумаги. Он впервые за, наверное, шесть лет взял ручку и написал буквы, а из букв вывел слова. Сначала он, конечно, потренировался в черновике, потому что почти разучился, почти забыл, как выводить ручкой что-то читаемое, осмысленное, и когда стало ровно, Женя написал в открытке: «Спасибо за все, любимая Саша». И теперь он смотрел, как Саша держит цветную бумажку с его закорючками, как не шевелится, читая, перечитывая, еще раз перечитывая, как поднимает голову и начинает тихо плакать – с раскрытыми глазами, не вытирая слезы, улыбаясь, смотря прямо в Женю. Он никогда не видел, чтобы так плакали.
Это был лучший день рождения в жизни Жени, праздник еще не закончился, но Женя уже понимал, что лучше, может быть, и не будет, потому что все последующее – уже копирование. Женя пытался запомнить каждую минуту или хотя бы каждые десять минут, придумывал сюжеты для рисунков и сразу набрасывал эскизы у себя в голове – кусочки его праздника, отдельные моменты, разговоры, шутки. А под конец пикника Женя узнал, что одно из его желаний начало исполняться. Леша сказал, что у него важное объявление. Что они с Сашей в отношениях и что все серьезно. Саша сказала: «Это так». И поцеловала Лешу в щеку, прямо так, при всех. Женя захлопал в ладоши и сам вздрогнул, потому что это, кажется, был первый громкий звук, который издало его тело за много лет. Все обернулись на Женю, посмотрели на него и тоже захлопали. Громко, бурно, Игорь даже подвывал. Главное, никогда не женитесь, кричал Игорь, по собственному опыту говорю, не женитесь! Какому опыту? Такому опыту! Ничего себе, Игорь, ты у нас с секретиком.
Саша в тот день праздновала скопление и сжатие всего самого хорошего, что случалось в ее жизни. Она, как и Женя, считала, что проживаемое сейчас было ее сокровищем, требующим бережного хранения, наградой за все ими выстраданное, и пусть что-то, даже немалое, оставалось незаконченным, ожидающим шлифовки или капитального ремонта, Саша впервые в жизни почувствовала саму себя достаточной и завершенной. Она думала об этом, когда они с Женей шли, держась за руки, к дому. Открыв входную дверь, завершив свой сегодняшний путь, мыслительный путь, путь без цели и самоценный, Саша сказала про себя: «Спасибо». Не знала кому, но это «спасибо» ушло через макушку в небо.
Было всего около восьми вечера,
