встал и тихо сказал:
– Наверное, мне следовало навестить вас в Принстоне. Но я решил, что там мы будет слишком на виду.
Томас кивнул, воздержавшись от замечания, что, в отличие от него, Юджина в Принстоне никто бы и не заметил.
– Меня просили с вами переговорить, – начал Юджин и замолчал в ожидании его реакции.
– Кто? – спросил Томас.
– Не могу сказать.
Томасу захотелось, чтобы здесь была Агнес Мейер, которая убедила бы мужа не быть таким скрытным.
– Вам придется принять на веру, что я представляю весьма влиятельных людей, – добавил Мейер.
Они молча сидели, пока официант расставлял чашки.
– Эти люди хотят довести до вас, что в конечном итоге Соединенные Штаты намерены вступить в войну. Однако общественное мнение и конгресс против. Самые голосистые заявляют, что Америка должна держаться подальше от войны. Поэтому не стоит излишне возбуждать общество и раздражать конгресс. План закрытия границ для беженцев – это не спонтанное решение, а часть стратегии. А стратегия состоит в том, чтобы вступить в войну в правильное время и перетянуть общество, которое не одобряет наплыва беженцев, на свою сторону. Мы ожидаем, что Соединенные Штаты будут спровоцированы. Это может не сработать, но план таков. И меньше всего нам нужны как протесты против политики в отношении беженцев, так и горячие призывы к войне.
Томас видел, что Юджин излагает свои мысли прямо, без смущения и экивоков. Интересно, диктует ли он передовицы «Нью-Йорк таймс» тем же монотонным голосом?
– Вы хотите, чтобы до поры до времени я молчал? – спросил Томас.
– Они хотят, чтобы вы стали частью стратегии.
– Почему я должен так поступать?
– С вами считаются. Вы выступаете на публике, даете интервью, люди к вам прислушиваются. Я не присутствовал на ваших выступлениях, но моя жена утверждает, что вы высказываетесь совершенно определенно по двум вопросам. Первое: мы должны победить Гитлера. Второе: демократия в Германии должна быть восстановлена. Вы имеете влияние на американскую аудиторию. Поэтому мы хотим, чтобы вы знали, какова наша стратегия.
– Спасибо, что предупредили.
– Вы могли бы стать главой правительства новой Германии. Но не мое дело сообщать вам об этом.
– Я всего лишь бедный писатель.
– Это не так. Вы стали публичной фигурой. И вам не следует об этом забывать. Вы, как никто другой, представляете будущее. Вы не чета Брехту или вашему брату. Согласитесь, трудно представить в этом качестве вашего сына.
Томас улыбнулся:
– Вы правы.
– Вы не должны молчать, просто держите в уме общую линию. Никто не заставляет вас вмешиваться в политику или призывать Америку вступить в войну. Все, о чем мы просим, – не забывать, что существует стратегия.
– Это пожелание исходит от президента?
– Мистеру Рузвельту хотелось бы, чтобы вы с женой нанесли ему повторный визит. Детали сейчас утрясаются. Он будет проинформирован, что вы в курсе, поэтому не станет повторять того, что сказал я. Кстати, все просьбы, которые вы передали через мою жену, были рассмотрены и по возможности удовлетворены.
– Немецкие эмигранты, включая моего брата, испытывают трудности в Голливуде. Говорят, что их контракты не будут продлены. Можно ли как-то на это повлиять?
– Мы и Вашингтон-то контролируем с трудом. У нас нет такого влияния в Голливуде.
– Совсем никакого?
– Есть небольшое. Моя жена устроила вашему брату контракт с «Уорнер бразерс», это было ново и патриотично, но она не может требовать его продления. В тот раз ей пришлось употребить все свое влияние. Второй раз этот трюк не пройдет. Это бизнес.
– Нельзя ли хотя бы намекнуть? Возможно…
– Нельзя. Я этого делать не стану.
Впервые с начала разговора Томас видел жесткость Юджина Мейера, которую до сей поры тот скрывал. Смотреть на то, как осторожность и деликатность на лице магната уступают место властной гримасе, было почти наслаждением. Возможно, вместо того, чтобы упоминать «Уорнер бразерс», ему следовало попросить за Мими с Гоши? Но было поздно.
Они встали, Юджин Мейер придвинулся к нему ближе.
– Бланш Кнопф недавно была в Вашингтоне, и мы пригласили ее на ужин. Она сказала, ваши книги хорошо продаются и приносят приличный доход. А еще планируется весьма доходное турне. Ваши успехи нас радуют.
Томас не ответил.
Расставшись с Юджином, Томас еще больше уверился в том, что переезд в Калифорнию необходим. Если власть сосредоточена в Вашингтоне, то чем дальше от нее и сопряженных с ней махинаций и недомолвок он будет держаться, тем лучше для него и его семьи.
Не сказав ничего напрямую, Юджин Мейер дал ему понять, что за ним следят, его речи слушают, а интервью изучают. Из того, что Томас знал о Рузвельте, тот ему скорее нравился, но теперь, после того как президент попросил Юджина Мейера переговорить с ним, не упоминая его имени, Рузвельт нравился ему гораздо меньше.
Идея стать главой правительства годилась только для того, чтобы рассказать о ней Эрике; возможно, в глазах некоторых ее старый отец не всегда витает в облаках и кое на что еще сгодится. При мысли о том, какие еще идеи гнездятся в умах тех, кто всерьез полагал его кандидатуру подходящей для поста главы государства, Томас улыбнулся; этим людям явно не хватало мозгов.
Томаса потрясло, с какой живостью взялись за дело грузчики, как аккуратно обращались с каждым предметом и какую разумную систему предложили для переноски его книг, чтобы на новом месте их не пришлось перекладывать заново. Когда они выносили письменный стол, Томас не удержался и сказал грузчикам, что этот стол прибыл с ним из Мюнхена. Когда они оборачивали канделябр, хотел добавить, что он из самого Любека. Однако грузчикам было недосуг слушать истории. Мебель следовало перевезти через всю Америку. Спустя несколько часов дом опустел, словно Манны никогда в нем не жили.
Обосновавшись в Лос-Анджелесе, Томас с Катей согласились осмотреть участок, который продавался в Пасифик-Палисейдс неподалеку от Санта-Моники. Пока они снимали дом, но решили построить собственный. Архитектором они взяли Джулиуса Дэвидсона – им понравилось, как он перестроил дом в Бель-Эйр, но более всего их привлекала его холодноватая манера профессионала. Слушая их, он отводил глаза, словно обдумывая их идеи, а перед тем как ответить, задумчиво смотрел вдаль.
– У нашего архитектора таинственная внутренняя жизнь, – сказала Катя, – и это только к лучшему.
Томас с Катей вместе с Дэвидсоном обходили фундамент, воображая дом, который скоро вырастет на этом месте. Томас мечтал о кабинете, где будут стоять его стол и его книжные шкафы.
От Томаса не ускользнуло, как хорошо одет Дэвидсон, и ему захотелось шепнуть Кате, чтобы она уточнила потом, где он покупает
