Дом Евы - Садека Джонсон

– Хотите кофе или чая? – спросила она, вспомнив о вежливости.

– Нет, спасибо.

На столе стояла семейная фотография – Элинор с родителями. Роуз взяла ее в руки и принялась рассматривать. Элинор на снимке было шестнадцать – два года до поступления в Говард. Прежде, чем она выяснила, что, с точки зрения таких негров, как Роуз Прайд, она не того цвета, круга и состояния.

– Я знаю, ты считаешь, что я чудовище, потому что устроила удочерение. Я просто хотела как лучше для моего сына. И для тебя.

– Вам наплевать на меня, Роуз. Мы здесь вдвоем, можете не притворяться.

Роуз откашлялась.

– Не буду врать, не о такой невесте для Уильяма я мечтала. Но я к тебе привыкла. Хочу рассказать тебе историю. У тебя ведь найдется пара минут?

Элинор кивнула.

– Моя бабушка Берди родилась рабыней. Ее белый отец владел печально известной тюрьмой для рабов в Ричмонде, а ее мать, моя прабабушка Фиби, была его любовницей. Берди единственная из трех ее дочерей наотрез отказалась выдавать себя за белую. Ее сестры поехали на Север учиться в колледж, а Берди решила, что останется в Вирджинии и поможет своему народу. Она вышла за врача, моего деда, который тоже был таким светлокожим, что сошел бы за белого, но решил этого не делать. Мои бабушка и дед смогли разбогатеть и сохранить свое богатство потому, что их почти белая кожа открывала для них многие двери.

Элинор не очень понимала, зачем Роуз все это ей рассказывает. Какая разница?

– Мы держались подальше от обычных издольщиков – необразованных, чернокожих и нищих. А почему бы и нет, собственно? У нас с ними не было ничего общего. Мы старались добиться успеха и всегда двигаться вперед. Тебе, наверное, мы кажемся нахальными и высокомерными, но только так мы могли обеспечить будущее нашим детям и внукам.

– А я‐то тут при чем? – резко поинтересовалась Элинор.

– Я одного хочу – сделать как лучше для Уильяма. Я же его мать. Я просто… – Она сглотнула, явно нервничая куда больше, чем когда‐либо доводилось видеть Элинор. – Элинор, я просто хочу защитить своего мальчика.

– И неважно, кого вы заденете в процессе?

Роуз сглотнула.

– Ты же теперь мать, теперь ты поймешь.

– Я не мать.

– Как ты можешь такое говорить? Мой сын тебя любит. Он все это сделал ради тебя.

– Нет, ради вас.

– Элинор. – Роуз подалась вперед. – Я мечтала женить Уильяма на Грете Хепберн с тех пор, как ему исполнилось четыре года.

Элинор сжала лежавшие на коленях руки. Ну вот. Роуз предложит ей деньги, чтобы развести с Уильямом и решить проблему раз и навсегда.

– Но со временем я начала ценить твой пыл, твое упорство и упрямство. Ты не отступаешь, даже передо мной.

– Зачем вы здесь, Роуз? Просто скажите прямо.

– Я действительно помогала устроить удочерение Уилхелмины, но Уильям не ее биологический отец. Ты должна мне поверить. Мало кто знает, но в Доме Магдалины существует небольшой рынок негритянских детей из хороших семей для тех, кто не может зачать естественным образом. Я просто использовала свои связи и ресурсы, чтобы дать вам обоим то, чего вы, как я прекрасно знаю, хотите больше всего на свете. Семью.

– Но почему вы мне не сказали? Зачем тайком?

– Потому что я понимала: если б ты знала, что это моя идея, ты бы отказалась.

Элинор не могла не признать, что Роуз была права.

– Солгала тебе я. Не заставляй платить за это Уильяма, а тем более эту чудесную малышку.

Роуз достала из сумочки жемчужный браслет с золотой застежкой.

– Он принадлежал моей бабушке. Я хотела передать его дочери, но родила только сыновей. Ты моя первая невестка, я хочу отдать его тебе. Это мой способ спросить, не можем ли мы начать все сначала. С чистого листа.

Ошарашенная Элинор взяла браслет и провела по нему пальцами. Он был потрясающий.

Роуз встала и надела пальто.

– Уильям по тебе скучает. Пожалуйста, возвращайся поскорее. И ты нужна Уилхелмине. Ей нужна мать.

Она снова оглядела гостиную и вышла. Аромат духов держался в воздухе еще долго после ее ухода.

Элинор так и сидела на кушетке, обдумывая свой разговор с Роуз. Она сто раз прокрутила его в голове, потом встала, надела пальто и вышла прогуляться по окрестностям. Элинор прошла мимо здания своей школы, мимо беговой дорожки, по которой бегала после школы почти каждый день, мимо сидений на стадионе, где она позволила своему первому бойфренду потрогать ее грудь, мимо лавки мясника и лотка, где продавали фрукты. Вот откуда она. Элинор физически ощущала свои корни, свою связь с этим местом. Свернув на родную улицу, она увидела, что на крыльце дома родителей кто‐то стоит.

Негромкий плач Элинор услышала еще в середине квартала, и он проник ей в самое сердце. Она пошла быстрее и наконец разглядела спину Уильяма, но на этот раз он склонился не над книгами в библиотеке, а над их малышкой.

Ее накрыло волной удивления, любви и радости. Когда Элинор поднялась по ступеням на крыльцо, Уильям выпрямился. Он открыл рот, но не смог вымолвить ни слова. Элинор бросилась ему в объятия. Одной рукой Уильям держал малышку, а другой сжал Элинор в объятиях, и они все трое будто слились в единое целое.

– Прости меня. – Он поцеловал ее в щеки, потом в губы. – Почему‐то я решил, что имею право действовать украдкой, раз ты мне не рассказывала про первый выкидыш. Это глупо – два неправильных поступка не равны одному правильному. Пожалуйста, прости меня. – Он прижался губами к ее губам – теплый и такой родной поцелуй. – Я помчался сюда, когда мама позвонила и сказала, что ты, возможно, готова со мной увидеться.

Элинор обняла его за талию и потянулась взять Уилхелмину.

– Роуз хотела, чтобы ты за мной приехал? – Она слегка улыбнулась. Может быть, Роуз и правда готова начать все сначала как свекровь. Может быть. Там видно будет.

Элинор прижала малышку к груди, потом открыла дверь и впустила свою семью в дом.

Я вернулась к тете Мари и только тогда открыла конверт. Дрожащими руками я вытащила и развернула письмо.