– до боли похожие на тот, где он вырос, где жила бабушка и Хуан-Мануэль, на жилище Десимы Павловны. Но – другие.
Он сам не мог сказать, в чём отличие. Людей не видно? Ну так почти ночь.
Антон свернул с середины улицы: он так и держался этих середин, всё же снега там меньше, преодолел сугроб у забора первого попавшегося дома, стоящего не в глубине сада, а вровень с оградой, тёмными окнами к дороге. Остановился и понял, в чём оно, отличие: а не было никакого дома, сада и прочих, казавшихся объёмными и вещественными, признаков жизни. Тонкая, словно картонная стена, за которой клубилось всё то же пугающее ничто, будто четыре всадника уже прогулялись по дворам, оставив дешёвые декорации как ограждение улиц.
Или как направление побега для него – заранее спланированное, без вариантов.
– Взял бы «Дыхание Бога» – и горя не знал, – раздался из ниоткуда голос Бенареса Никодимовича, привычно насмешливый. – Деньги были бы, власть, сила. А нет так нет, теперь вот бегай, как дурак, понимаэш-ш-ш…
Шипение подхватил ветер, как собака ловит брошенную хозяином палку, и унёс в летящий отовсюду снег.
– Побегаю, – ответил миражу Мякиш. – Уже близко.
Он проверил ещё несколько домов: и на этой улице, и на соседних – всё те же плоские имитации жизни, антураж неснятого фильма. Подёргал нарочно ручки калиток, пнул ногой заборчик. Всё словно цельнолитое, даже не металлическое – из жёсткой резины, не открыть, не сломать, не отщипнуть ни кусочка.
– Куда? – спросил он, остановившись. – Мне даже неинтересно: зачем, весь вопрос – куда?
В конце улицы, образуя тупик, стоял боком странный дом из жёлтого кирпича с красноватой крышей. В голове Антона сразу всплыло прочитанное где-то слово «инсула», но сразу ушло – то, вроде как, многоэтажное строение. Тогда уж домус. Усадьба, но не дворец. Глухая торцевая стена, окна только на фасаде. За первым этажом угадывалось в буране продолжение дома, ограждённый стенами внутренний дворик, вероятно.
Страннее и чужероднее этого здесь могла бы быть только летающая тарелка, весело мигающая огнями инопланетных технологий.
– Наверное, это и есть ответ, – сказал Мякиш и выплюнул в снег выпавший зуб. Пошевелил языком, распухшим, заполнившим весь рот. Вывалилось ещё два резца – теперь он мог бы шепелявить не хуже господина Ерцля. Вытянул указательный палец и ткнул им в десну. Теперь отвалился сам палец, хрустнув сухой веткой, упал куда-то под ноги.
Антон пошёл к дому, ощущая, что до полного распада остаются считанные минуты. Тело давно было мёртвым, настал черёд расстаться с ним вовсе.
Жалко?
Жалко… Или нет. Вопрос возможности передвижения, не более.
До двери, поднявшись по трём невысоким ступеням крыльца, он добрался, когда левая нога уже переломилась где-то в районе лодыжки, треснула, оседая в ботинок так кстати ограбленного доктора. Тело едва не рухнуло на спину, но Антон успел ухватиться за дверную коробку и втащить себя, забросить через порог.
Там он рассыпался на части, как разваливается плохо собранная игрушка, если её с силой бросить о пол. Одежда худо-бедно помешала разлететься по углам, но как единого организма – его больше не было.
– Ну ты даёшь, мальчик! – удивлённо сказал кто-то. – Красиво зашёл. Поднимайся, я рада таким гостям.
– Э-о-у… – с трудом произнёс Мякиш, лежа лицом в пол: он даже не видел, кто с ним говорит, а шея больше не крутилась. Женщина. Судя по голосу, нестарая. И насмешливая.
– Не могу? – звонко рассмеялась она. – Ладно… Вставай, вставай, любое тело – всего лишь одежда. Пришло время сменить наряд, мальчик.
«Какой я, к чёрту, мальчик?!» – возмутилась где-то внутри Антона его хмурая недоверчивая часть, страдающая, к тому же, изрядной и никому не нужной склочностью.
«А ведь да! – это уже вступило другое, куда более мудрое существо, живущее там же. – По сравнению с ней мы все – мальчики. Те, кто не девочки, конечно».
– Нет, если есть желание – поваляйся пока на полу. Надоест, сам встанешь.
– А-о-е-о, – откликнулся он. Нос хрустнул и сдвинулся набок.
– Так иди сюда, раз надоело!
И он справился: тогда, в коридоре диспансера – как давно это было, ещё утром! – выйти из умирающего тела было проще, но и сейчас получилось. Мякиш поднялся, глядя на разлагающуюся плоть под ногами; теперь он стал чист и бесплотен, хотя и по-прежнему жив.
В какой-то мере.
Полупрозрачное нечто, светло-серое, вылепленное из густого киселя его мыслей, чувств и силы духа, сжимало в руке билет на аттракционы – единственный материальный предмет, которым ему позволено было сейчас владеть.
На вид ей было лет тридцать. Невысокая, довольно полная, с некрасивым, но породистым лицом, сразу говорящим о средиземноморских корнях – крупный нос, сочные губы, большие карие глаза. Одета хозяйка домуса оказалась вполне в стиле своего странного жилища: тёмно-зелёная туника поверх длинной белой, складки, драпировка, никаких пуговиц и застёжек. И сандалии на ногах, хитрый узор из переплетённых кожаных ремешков, уходящий выше щиколотки.
– Ты бы определился со своим видом, мальчик, – хмыкнула она. – Не то, чтобы я не любила призраков, но хотя бы из вежливости…
Мякиш хотел было возразить, но понял, что исполнить просьбу ему вполне по силам. Тело? Он шагнул – скорее, даже медленно перетёк – вперёд и представил себя таким, как вышел из купе в коридор поезда, когда всё началось. Даже одежда оказалась на месте. Минус кожанка, конечно, в римском доме было довольно жарко, сейчас он это чувствовал.
Его обрадовало, что вообще все телесные ощущения вернулись, в отличие от дня, проведённого после смерти в коридоре в мире, лишённом тепла и холода, запахов и вкусов – да какие, к чёрту вкусы! он ничего же и не ел.
– Неплохо… Лет тридцать пять? Мы выглядим почти ровесниками, – довольно заметила хозяйка.
– Вы красивее.
– Так ровесниками же, а не близнецами! – рассмеялась она. – Подлиза. Впрочем, всё верно, лесть – прямая дорога к большинству сердец.
– Вы – тётя Марта? – с надеждой спросил Антон. Вот будет фокус, если он ещё и пришёл не по адресу после всех мытарств.
– Тётя, тётя… Не дядя же. Но почему ты так странно произносишь – Марта? Это какие-то культурные традиции? Всё время не успеваю отследить, что у вас там меняется. Меня зовут Морта, мальчик, и я – парка.
Она сказала это настолько обыденно, что Мякиша окатило холодом. Как если сказать: «я – почтальон» или нечто вроде. Просто Морта. И просто парка, профессия такая, извольте знать.
– Но не будем стоять у порога остия, раз уж ты пришёл в себя. Пойдём!
