Клер, что это – её последняя ночь на бриге, то у неё бы мурашки пошли по коже. Крушение корабля – вот первая мысль, которая бы возникла в её взлохмаченной голове, гудящей от рома и столкновений со стенами при ужасных порывах ветра. К счастью, гадалки на судне не было, и поэтому Клер грустила спокойно. Пользуясь тем, что её подопечная продолжала спать как убитая, в половине первого ночи Клер заявилась в кают-компанию, где вечерняя трапеза перешла, как всегда, в ночную попойку.
Два фонаря раскачивались, скрипя, над самым столом, за которым мило беседовали ван Страттен, Эдвардс, близняшки и молодой испанец по имени дон Мигель. Они пили ром, бутылки с которым лежали в ящике, временно прибитом к полу гвоздём, потому что качка была нешуточная. Стаканы им приходилось всё время держать в руках, чтобы те не падали со стола. Когда Клер входила, бледный как смерть ван Страттен наливал ром в протянутые ему стаканы и говорил, красными глазами глядя на Эдвардса:
– Чёрт тебя возьми, Эдвардс! Спроси у дона Мигеля, откуда здесь берутся пираты! Лично я думаю, что они берутся из ниоткуда. Нет, мы не будем стоять на якоре в неизвестной бухте и ждать, когда эти черти нам перережут глотки! То, что ты предлагаешь – вздор! Этого не будет, ясно тебе?
– Конечно, – отвечал Эдвардс, – но попрошу заметить, что лично я предпочёл бы проткнуть десяток пиратов и быть убитым, чем расшибить себе лоб о скалы. А то, что именно это со всеми нами произойдёт, если ты продолжишь гнуть свою линию – очевидно!
– Болван, – вздохнул капитан и зажал бутылку между коленями, чтоб заткнуть её пробкой, поскольку все пять стаканов были уже наполнены, – как ты подойдёшь к берегу при таком волнении? Дон Мигель, ведь вы умный юноша! Объясните старшему офицеру, какого размера щепки от корабля останутся, если мы найдём какой-нибудь остров и повернём к нему!
– Да я и не говорю, что это возможно при таком ветре! – заорал Эдвардс, не дав испанцу ответить, – а если он не ослабнет, то можно будет лечь в дрейф, да и переждать!
– А если усилится?
Тут они увидели Клер, которую две блондинки и дон Мигель заметили раньше, как только она вошла и склонилась над вторым ящиком, где лежала вынутая из шкафа посуда. И теперь Клер, достав из него стаканчик, сидела около Эдвардса и просила налить ей рома. Капитан выполнил её просьбу, после чего положил пустую бутылку на пол, где она стала кататься туда-сюда вместе с четырьмя другими бутылками. Потом выпили.
– Лично я поддерживаю решение капитана, леди и джентльмены, – подала голос мадемуазель Элен, опустив стакан, – пираты противнее любой бури. Ну их к чертям! Это моё мнение.
– И моё, – пискнула вторая блондинка, довольно сильно ударив по столу кулаком. Капитан внимательно поглядел на неё, а затем – на первую, и сказал:
– Это замечательно. Но введение корабля в пролив – не совсем то действие, для которого мне хотелось бы заручиться вашим согласием.
Оскорбление побудило близняшек сжать кулаки, которые, впрочем, были страшны только для Клермона. А дон Мигель чуть не натворил бед. Его тонкая рука даже потянулась к эфесу шпаги. Когда она почему-то остановилась, юный идальго решил слегка шевельнуть бровями. Да, на плантации своего отца он лично стегал молодых невольниц бичом, но мог ли не возмутиться при виде хамского обращения с весьма знатными дамами, пусть они даже были закоренелыми еретичками? Нет, конечно!
– Какого чёрта ты мокрая и дрожишь, моя ненаглядная? – обратился ван Страттен к Клер, личико которой сразу порозовело от рома, – гуляла, что ли, по палубе? Ведь тебя могло с неё сдуть, как скомканный лист бумаги!
– Дэнисен попросил меня принести ему кофе и дождевик, – объяснила Клер, – он очень замёрз.
– Опять за штурвалом Дэнисен, – вздохнул Эдвардс, – и позавчера – он, и вчера – он, и днём – он, и ночью – он, только два часа отдохнув! Если у него сдадут нервы, Готфрид, то он поднимет команду. Это уж точно.
– Нет! – вновь прозвучал голос мадемуазель Элен, – пусть будет всё, что угодно, только не бунт! Ведь если матросы станут пиратами, мы с сестрой опять окажемся в шлюпке посреди Тихого океана! И вёсел нам не дадут! Нет, сударь, на это я ни за что на свете не соглашусь.
– И я, – пискнула Софи. Взглядом попросив обеих сестёр умолкнуть, капитан вновь обратился к Эдвардсу:
– Тогда сам становись к штурвалу. Тебе отлично известно, что на всём бриге только ты, я и Дэнисен можем управлять судном при таком ветре! Ни Джонатан, ни Гастон не справятся.
– Так вот ты и берись за дело, раз уж набрал такую команду, – предложил Эдвардс, пожав плечами.
– Я пью! – заявил ван Страттен и в подтверждение своих слов наклонился к ящику, чтобы взять следующую бутылку. Выбив из неё пробку, он продолжал:
– Так встанешь к штурвалу, Эдвардс?
– Нет, капитан, – качнул головой моряк, – я не занимаюсь тем, в чём не вижу смысла. Нам при такой погоде не обогнуть мыс Горн. Там – верная смерть.
– Ну, это уж мне решать, мистер Эдвардс. Капитан – я.
– А рулевой – Дэнисен. Пусть он правит.
– Если один из вас сейчас продырявит другого шпагой, то это будет смешно, – заметила Клер, чувствуя, что дело идёт к дуэли, – Элен днём видела сон: червонная дама в вымокшем платье схватила за руку даму пик.
Капитан и Эдвардс бросили недоверчивый взгляд на мадемуазель Элен. Та важно кивнула – дескать, всё верно. Тогда ван Страттен расхохотался. Но его смех был деланным.
– Подставляйте стаканы, чёрт побери! – вскричал капитан, – и выпьем за смелость! Впрочем, у девушек она есть. Но я не рискну доверить им управление судном – они не знают, чем отличается грот от фока. О, кабальеро! Я позабыл о вас, любезный приятель. Вы не желаете встать к штурвалу?
К всеобщему удивлению, дон Мигель ответил на ироничный вопрос спокойно и остроумно. Он произнёс:
– Возможно, сеньор. Но лишь при условии, что я смогу отличить грот от фока после того, как мы разопьём шестую бутылку. А нам придётся её распить. Нельзя бросать начатое.
– Вот это слова моряка, – обрадовался ван Страттен и начал разливать ром по стаканам, – да, клянусь чёртом, это слова мужчины! Теперь мне ясно, из-за чего к вам прониклась страстью такая редкостная красавица. А сперва, признаться, я этого не понял.
Пальцы дона Мигеля стиснули стакан так, что тот чуть не хрустнул. В чёрных глазах испанца вдруг появилось что-то испанское.
– Слава Богу, что непонятливость вас покинула, господин ван Страттен, – негромко вымолвил он, – надеюсь, что впредь она никогда больше не возникнет.
– Ну, а вот это – слова героя! – насмешливо изумился ван Страттен, взглянув на дам, чьи
