вспахать! — виновато крикнул Хома из кабины.
— А не бегал ли, часом, твой бычок без веревочки?
— А, Мартоха, ты бранишься, а солнце светит! — буркнул грибок-боровичок да и въехал в огород.
Пока он там пахал, Мартоха шинковала капусту, потом, оттаяв сердцем, начала готовить ужин для мужа, который хоть и бродяга, хоть, может, его бычок всю ночь и носился без веревочки, а все же труженик, и трактор вон привел на огород, и вместо тракториста сел в кабину, ибо, видать, все механизаторы сейчас на колхозных полях работают.
Хома допахал огород, сколько там пахать, когда в руках не заступ и не плуг на конной тяге, а машина, которая ворочает землю лучше целой упряжки лошадей.
— А иди-ка ужинать! — позвала Мартоха, когда муж остановил трактор у хлева.
Хома сидел в кабине и улыбался так, будто выиграл по денежно-вещевой лотерее электробритву «Харьков».
— Давай сюда ужин, на трактор, — сказал грибок-боровичок.
— На трактор? — удивилась Мартоха, и от удивления ее левый глаз стал будто бы ближе к лесу, а правый будто ни к бесу. — Может, ты уже такая важная птица — то ли козодой, то ли перепелица?
— Да встать не могу, — пожаловался ей Хома, сидя в кабине. — Так что ужин сюда неси…
— Га? Побраталась свинья с пастухом, эге? — разгневалась Мартоха. — Где-то хлестал горилку целую ночь, а теперь ломаешься как макароны? Вот я тебя сейчас накормлю, подожди!
И Мартоха, посылая злых шмелей из разгневанных очей, открыла дверцу кабины, дернула мужа за руку так, что едва из плеча не вырвала. Грибок-боровичок поморщился от боли, будто тот выигрыш по денежно-вещевой лотерее ему лишь приснился, но даже не шелохнулся, словно прирос к сиденью трактора. Жена, гневаясь, уже и за ногу ухватила, а Хома сидит, будто скала, недвижимый. Лишь трактор покачивался на колесах, словно нечистая сила его трепала.
— Да я буду не я, пьяница чертов, если не возьму тебя в охапку и не занесу в хату. Ишь как нализался!
— Мартоха! — умоляющим голосом сказал грибок-боровичок, словно к самой богоматери обращался. — Да не сдвинешь ты меня с места, ибо я прирос к трактору, а трактор прирос ко мне!
— Вижу, ты не наберешься разуму ни к старости, ни к смерти! — вконец разгневалась женщина, пытаясь вырвать мужа из кабины. — Вырос, да ума не вынес.
— Мартоха, угомонись! — просил раздосадованный грибок-боровичок. — В старину когда-то в Яблоневке водились динозавры, а я, может, записался в первые тракторозавры!
— Куда, куда?
— В тракторозавры!
Мартоха угасла, как угасает бойкий огонь, залитый водой.
— Динозавры… — прошептала со страхом в глазах. — Тракторозавры…
— Ну, когда-то на земле еще водились кентавры, — положив руку на руль, успокаивающе промолвил старший куда пошлют. — Извини, наполовину мужчина, а наполовину конь.
— Какая половина мужчина, а какая половина конь? — прошептала Мартоха.
— С головы до пояса мужчина, а ниже пояса конь.
— Лишенько! — вскрикнула Мартоха. — Ниже пояса — конь…
— Да не бойся, Мартоха, — успокаивал ее Хома, — потому что я ниже пояса вовсе не конь.
— А кто же ты ниже пояса?
— До пояса я человек, а ниже пояса — трактор.
— Лишенько! — опять вскрикнула Мартоха, и сердце у нее в груди ухнуло, словно иорданская полынья под железным ломом. — Ниже пояса — трактор!..
Хома на тракторе походил на того виноватого медведя, что корову съел, а Мартоха возле трактора походила на ту виноватую корову, что в лес зашла и свой конец нашла.
— Не печалься, Мартоха, еще не в таких оказиях оказывались, не впервой!
И тогда Мартоха, ломая руки и кусая губы, тихонько заголосила, кляня на чем свет стоит и судьбу свою, и научно-техническую революцию, и мужа. У других яблоневских женщин мужья как мужья, впереди прогресса не бегут и от прогресса не отстают, а этому ошалелому Хоме больше всех нужно. От динозавров и кентавров — прямехонькой дорогой в тракторозавры! Она кляла тот день, когда Хома, проснувшись утром, увидел сияние над ее головой, кляла его увлечение магией, и злоупотребление санс-энергией, и макробиотический дзен, и сорокадневное голодание, и шефов-роботов (в особенности же этого шелапута Мафусаила Шерстюка!), и машину времени, и невидимого грибка-боровичка. Мартоха даже кляла выходы старшего куда пошлют в астрал, о которых лишь интуитивно догадывалась, ибо раз уж он выходил в астрал, значит, не зря, Хома не из тех, что будут выходить попусту.
Хома слушал с философским спокойствием, а когда Мартоха умолкла, новоявленный тракторозавр отозвался:
— Мартоха, не ищи виноватых, потому что, видать, ты сама виновата…
Когда Хома перешел в наступление, Мартоха умолкла, потому что женщины любят чувствовать над собой твердую мужскую руку. И хотя сегодня это была рука тракторозавра Хомы, но все же!..
— А как теперь у тебя на душе? — спросила примирительно Мартоха. — Или и души нет?
— Душа была, душа есть, — приходя в себя, успокоил ее грибок-боровичок, то есть тракторозавр Хома. — Вместо того чтобы кричать, разглядела бы меня получше.
Видно, он еще хотел и похвастаться!
— Не у каждого яблоневца есть глаза да еще такие фары в придачу, как у меня, — вел рассудительно он. — А погляди на колеса на резиновом ходу! Разве дедок Бенеря может похвалиться такими? Или зоотехник Невечеря? Даже у директора школы нет таких и не скоро будут.
Заинтригованная горделивым видом и словами тракторозавра Хомы, оттаяла душой Мартоха, внимательней стала приглядываться к представшему перед ее глазами научно-техническому диву. А это диво, придя в себя и напыжившись перед нею, говорило:
— У меня имеется такой передний мост, какого ни у кого из мужчин в Яблоневке нет!
— Эге ж, хороший мост, чтоб он тебе боком вылез…
— А бак для горючего? Знаешь, сколько я заливаю литров?..
— Знаю, как ты заливаешь себе фары…
— А коробка передач безотказная!
— Попробуй тебе откажи…
Всем хвалился Хома, чего у других нет. И гидроусилителем рулевого управления, и воздушным фильтром, и водяным радиатором, и генератором. Играючи, без всяких усилий нажимал на педали управления тормозами, так нажимал, будто они стали продолжением его ног, ведь Хома наполовину стал заводской машиной! Он не мог
