— Дождем-то как пахнет!.. Долго работали над ней?
— Три года…
— Три года! — воскликнул штатский, посмотрев на военного, — за это время сколько полезных картин можно было бы написать.
— Ну, еще раз поздравляю, — сказал военный, не ответив на слова и взгляд штатского.
Достав перчатки, он хотел было идти, но от двери еще раз оглянулся на пейзаж.
— Да, определенно пахнет дождем и дорожной пылью, — сказал он с веселым недоуменьем, — а ни пыли, ни дождя нет, есть только холст и краски. Как вы достигли этого?
— Я об этом сейчас совсем не думаю и не интересуюсь, я весь сейчас в этой картине, — сказал художник, показав на картину завода. — И знаете, — с порывом приподнятой искренности сказал художник, — когда я ее написал, я вдруг почувствовал, что у меня нет оторванности и замкнутости в одиночестве, что благодаря ей я нашел путь к слиянию с жизнью массы, иду с ней, дышу одним с ней воздухом.
— А, это великое дело, — сказал военный уже от двери, все еще продолжая смотреть с прищуренным глазом на картину грозы. — Но лучше поздно, чем никогда. Душевно рад за вас.
Он подал художнику руку и пошел. Штатский точно так же пожал руку хозяину. И они оба ушли.
Военный, садясь в автомобиль, сказал:
— Сколько я ни смотрю современных картин, просто оторопь и тоска берет. Какие-то наглядные пособия для школы первой ступени. А ведь среди них есть первоклассные мастера. В чем тут дело?.. Иногда даже приходит в голову нелепая мысль: «Уж не смеются ли они над нами?» Не может же в самом деле талантливый человек не видеть, какую бездарь он производит!
Он, видите ли, выписал самым точным образом все детали машин, на кой-то черта они нужны в искусстве, все тут соединил — и колхозников, и единоличников, и экскурсии. У нас в училище висели сытинские издания, — так точь-в-точь! И зачем мы только тратим на эти заказы такие деньги?.. Для наглядных пособий довольно бы работ учеников ремесленных школ. Бедность мысли и однообразие тем ужасающее: завод спереди, завод — сзади. Рабочий с молотом, рабочий без молота. И везде трубы, колеса, шестерни.
— Ну, как же Иван Семенович, у него все-таки строительство показано.
Военный замолчал, очевидно, не желая вступать в пререкания.
Художник вернулся в комнату, нервно шершавя волосы с тем взволнованным и возбужденным видом, какой бывает у всякого художника, только что проводившего похваливших его работу гостей.
Художник, как бы проверяя какое-то высказанное посетителями впечатление, остановился перед пейзажем с грозой.
— Да, действительно, живет! — сказал он, при этом, раздув ноздри, даже потянул воздух к себе, как это делают, когда после душного летнего полдня зайдет с юга грозовая туча, над землей пробежит сумрак и в свежем воздухе запахнет дождем и дорожной пылью.
Он еще некоторое время постоял перед картиной, потом, вздохнув, перевернул ее лицом к стене и задвинул в самый дальний угол, чтобы предотвратить возможность попасться на глаза неожиданным посетителям.
Потом подошел к картине завода с его красной трубой и колхозниками, постоял перед ней и вдруг, весь сморщившись и взявшись обеими руками за голову, сказал:
— Позорно!.. Омер-зи-тель-но!..
В деревню приехали сотрудники Союзмяса для контрактации свиней.
В соседнем селе услышали об этом и, решив, что свиней будут отбирать бесплатно, порезали в одну ночь всех.
Осталась только у кузнеца одна большая белая свинья с черной отметинкой на лбу.
Одна на всю деревню.
Он пожалел ее резать, решив положиться на судьбу.
А на другой день прошел слух, что с тех, кто порезал своих свиней, будет взыскан штраф, и, сверх того, они будут привлекаться к судебной ответственности за злостное уничтожение скота.
— Что ж теперь делать-то? — спросил кто-то.
— Что делать — теперь попали все, окромя кузнеца: и деньги получит и под суд не отдадут.
— У, нас тоже вдрызг всех порезали, — сказал мужик из ближней деревни, где был колхоз. После вас к нам приедут, что будем делать?
— С тебя, Пузырев, с первого начнут, — сказал шорник. — Кузнец пойдет самый последний, его изба на самом краю.
— Едут!..
Все стояли и в волнении ждали, когда подъедут контрактанты, как ждут приезда следственных властей на месте убийства.
Пузырев, которому предстояло отвечать первым, вдруг юркнул в избу, наткнулся в сенцах на жену, шепнул ей что-то и бросился по задворкам на конец деревни.
Мужики с недоумением посмотрели ему вслед.
— Неужто сбежать хочет?
— Сам сбежит, баба останется, — говорили в толпе.
Приезжие, два бритых человека в кепках, остановили лошадь у избы Пузырева.
Вдруг на дальнем конце села послышался пронзительный свиной визг.
Приезжие переглянулись друг с другом, на их посинелых от холода лицах показались довольные улыбки.
— Есть! Товарищ Холодков! — сказал один.
— Помолчи, — сказал другой и погрозил пальцем, как грозит опытный охотник увлекающемуся сподручному, слишком оживившемуся при первых признаках близкого присутствия зверя.
Хозяйка Пузырева вышла из избы и пригласила приезжих обогреться и закусить.
— А хозяин-то дома? — спросили приезжие, наливая замерзшими руками водку.
— Дома, — ответила хозяйка, — он скотине корму дает.
Наконец вошел запыхавшийся хозяин и, поздоровавшись с гостями, повесил шапку на гвоздь у двери.
— Ну как, хозяин, насчет свиней у вас? У тебя, хозяин, есть?
Набившиеся в избу мужики замерли.
— Как сказать… — ответил хозяин, — много не могим, а одну представить можно.
Мужики с недоумением переглянулись.
— Ну и ладно, сейчас по стаканчику выпьем, поглядим и законтрактуем.
Приезжие выпили еще по стаканчику, надели кепки и, закусывая на ходу редькой, пошли на скотный двор.
Мужики чуть не ахнули: в закуте на свежей соломе лежала большая белая свинья с черной отметинкой на лбу.
— Хороша! Во сколько оценим, товарищ Холодков?
— Двести можно дать и пятьдесят авансу.
— Ну, пиши. И наружность обозначь: белая свинья с черной отметинкой на лбу. Хорошо, что она с особой приметой. Уж эту с другими не спутаешь.
Мужик из соседней деревни, вместе с другими тоже зашедший на двор, вдруг бросился на улицу, сел на свою лошадь и во весь опор поскакал к своей деревне.
— Пойдем теперь в следующий двор.
В следующем дворе им предложили по стаканчику молочка деревенского. Когда они кончали молоко, в избу вошел хозяин, который где-то отстал, и сказал:
— Напрасно охлаждаете себя молочком-то, только что с холоду и в нутро пущать холод. Лучше по косушечке опрокинуть.
— А ведь и то… Дрожь какая-то начинается.
Хозяин налил контрактантам по стаканчику и, когда они выпили, сказал:
— Свинья дожидается. К приему готова.
— Дожидается, так идем.
Приезжие пошли во двор и в углу на чистой свежей соломе увидели большую белую свинью с черной отметинкой на лбу.
— Смотри, свинья в свинью! — воскликнул товарищ Белов.
— Они у нас родственники.
— Только эта как будто маленько побольше, — сказал товарищ Холодков и прибавил: — О мать честная, на голодный желудок, знать, здорово взяло.
— Эта на две недели будет постарше той, — сказал Кулажников.
— Сколько же за эту класть? — спросил Белов.
— Клади двести и семьдесят авансу. Пометь наружность, чтоб не спутать с другими и чтоб не подменили. Что это, у вас водка, что ли, такая крепкая или оттого, что натощак?
— Известно, оттого, что натощак. Сейчас бы первое дело кусочком свежинки закусить, — сказал Кочергин, следующий по очереди. И когда контрактанты пошли к нему, он мигнул вышедшей жене, а сам бросился обратно в закуту. Через минуту послышался отчаянный свиной визг, какой бывает, когда свинью тащат волоком, подхватив ее под передние ноги.
Товарищ Белов посмотрел с ослабевшей улыбкой на Холодкова и сказал:
— Попали на золотоносную жилу. Все наши московские магазины мясом завалим.
Он хотел чокнуться с товарищем, но промахнулся и, махнув рукой, выпил так.
Минут через десять в избу вошел хозяин и сказал, что свинья дожидается.
Контрактанты, не сразу отыскав кепки, пошли.
А товарищ Белов, едва переступив порог, остановился чем-то пораженный:
— Э, да тут целых две.
— Нет, одна, это натощак так кажется, — сказал один из мужиков, а хозяин избы злобно оглянулся на него и показал ему из-под полы кулак.
— Но эта одна двух стоит! Ох, и здорова. Ставь триста рублев, товарищ Холодков, без всякого разговору. И особую отметину проставь, чтоб не спутать: белая с черной отметиной во лбу.
В следующем дворе были записаны две белых свиньи с черными отметинами. Причем товарищу Белову сначала показалось было четыре, но Холодков поправил его, для верности пощупав даже свиней руками, причем еще удивился, что щупает разных свиней, а руки у него все сталкиваются.
