горячей порцией рукоприкладства, обе в прошлом неразлучные подруги разом набросились одна на другую и сцепились в ожесточенной схватке.
Они напали друг на друга как разъяренные волчицы. Судя по выражениям их перекошенных лиц, они собирались разорвать друг друга не меньше, чем на тысячу кусков. Вслед за руками в ход пошли и ноги, затем – зубы. Болезненные повреждения не заставили себя ждать: вскоре их извивающиеся тела с содранными куртками и свитерами покрыли синяки и следы укусов, из ушибленного носа Галь хлынула кровь, а левый глаз Лиат украсил фингал. Однако это лишь еще больше распалило взбешенных девушек, чьи силы как будто удесятерялись с каждой шишкой и кровоподтеком. Их взаимная ненависть просто не знала границ. Все, чего они обе жаждали, это линчевать одна другую, вырвать одна у другой сердце из груди, выцарапать глаза, превратить в лепешку. Галь таскала свою противницу за разметавшиеся длинные пряди волос, впивалась ей ногтями в физиономию, а та отвечала ей ударами коленей и подошв ботинок в ребра, в пах, в бока. Голые кафельные стены и пол туалета, по которому катались девушки, отражали жутким эхом их каждый леденящий душу вопль. Острые углы и выступающие железные трубы, которые могли в любой момент решить исход их борьбы не на жизнь, а на смерть, находились совсем близко, и, казалось, не было такой силы, которая бы заставила дерущихся остановиться и предотвратить наихудшее.
К счастью, на крики прибежали уборщики. Увидев двух школьниц, избивающих друг друга на опасном плиточном полу, они в ужасе побросали свои мешки с мусором и швабры и кинулись их разнимать. При этом некоторая часть ударов досталась им. С огромными усилиями выволочив потерявших человеческий облик девчонок в коридор, и крепко держа их за руки, они принялись призывать их опомниться. Но не тут-то было! За невозможностью вновь наброситься друг на друга, Галь и Лиат, словно бешеные собаки на привязи, перешли на рыночную брань, на самые страшные проклятия, и обе громко желали одна другой смерти.
– Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? – вдруг раздался рядом властный голос.
Это была Дана Лев.
Их классная руководительница только что сосредоточенно работала в учительской, и также прибежала на шум. Когда глазам ее предстали две ее ученицы, все в ссадинах и в крови, осыпающие одна другую последними выражениями, то она испугалась невероятно. Но в пылу склоки учительницу никто не заметил. Ей пришлось перейти на железный тон генерала на плацу, чтобы обратить на себя внимание.
Окрик Даны подействовал. Неловкое молчание охватило всех присутствующих. Уборщики выпустили девушек, вперивших друг в друга отупевшие взгляды, тем не менее не отходя от них слишком далеко, на всякий случай. Один из них, на ломанном языке, начал робко рассказывать о том, что они здесь увидели.
Вдруг Галь обмякла, пошатнулась и, мгновенье спустя, рухнула без всяких чувств на пол.
– Боже, она потеряла сознание! – вскричала Дана Лев, бросаясь к ней. – Скорей, вызывайте скорую! Вы, подержите ей ноги! Принесите воды!
– А может, не нужно скорой? – пробормотал один из уборщиков.
– Да-да, не надо вызывать!.. Вы правы… Но нет, ей скорее нужна помощь!.. – затараторила взволнованная учительница, пытаясь сосчитать Галь пульс.
Те заметались: один забегал в поисках телефона-автомата, другой – кропил лицо лежащей в беспамятстве девушки водой из крана, третий – держал ее ноги согнутыми в коленях, но никто никакого решения так и не принял.
Лиат, которая также едва держалась на ногах, молча наблюдала за шумной возней с Галь, и в глубине души действительно сожалела, что не доконала ее. Вот, пожалуйста! Даже лежа в обмороке, эта «принцесса» привлекала к себе всеобщее внимание и заботу, тогда как на нее по-прежнему всем было наплевать, несмотря на то, что ей не поздоровилось ничуть не меньше.
– Да-да, ухаживайте за ней, жалейте ее, зализывайте ее раны, – произнесла она с ревностью и ненавистью. – Я уж, как обычно, сама о себе позабочусь.
И, с отвращением плюнув, Лиат рывком поправила на себе одежду, надела свой ранец и бегом пустилась прочь.
В эту минуту Галь стала приходить в себя. Из закрытых глаз ее градом покатились крупные слезы. Поддерживаемая мужскими руками, девушка кое-как приподнялась и огляделась вокруг. Не увидев рядом Лиат, она, давая себе волю, повисла на шее у Даны Лев и разрыдалась.
Трагическое безмолвие, прерывавшееся горькими всхлипываниями пострадавшей, напоминало затишье после урагана. Невольные очевидцы этой ужасной драмы с состраданием смотрели на ученицу, заходящуюся плачем на плече у своего педагога, и чувствовали себя бессильными что-либо предпринять. Сама Дана была смущена. Ее должность предписывала ей проявлять в таких случаях жесткость, но шокированная женщина была не в состоянии так поступить.
– Пойдем, – наконец проговорила она, твердо беря Галь за руку. – А вас, – обратилась она к уборщикам, – очень попрошу ничего никому не рассказывать о том, что вы здесь увидели. Теперь это касается меня, я разберусь.
Глава 2. Проклятые
Дана отвела Галь в учительскую, где в этот час кроме нее никого не было, прошла на кухню, достала из общей аптечки бинты, пластыри, перекись, йод и пакетик со льдом, велела девушке снять свитер и майку и помогла ей обработать ушибы и кровоподтеки. Кровотечение из носа у Галь само приостановилось некоторое время назад, но, все равно, она прижимала к носу лед, опустив голову. Когда от тонкой красной струйки, что то вновь усиливалась, то ослабевала, не осталось ничего, Галь, для профилактики, засунула в ноздрю смоченную перекисью вату и села в низкое кресло. Классная руководительница села в кресло напротив и строго произнесла:
– Что ж, теперь объясни мне, что произошло.
Но никаких объяснений не последовало. Дана повторила свое требование, более настойчиво. Ноль реакции. Галь молчала, стиснув зубы, как разведчик на допросе.
– Послушай, девочка моя, – проговорила педагог, меняя тактику, – тебе не стоит упираться и глядеть на меня как на обвинителя. Я всего лишь хочу разобраться, для твоего же блага. Пойми, если этот инцидент дойдет до директора, тебя и Лиат будет ожидать печальная участь, и именно тогда я ничем не смогу помочь. Ведь это ваше… поведение, – как можно мягче выразилась она, – выходило за всякие возможные рамки! Линч, настоящий линч в закрытом помещении! Что было бы, если бы ты ее убила, ни дай Бог?
– В этом случае, я бы села в тюрьму, но зато со спокойной душой, – чуть слышно прохрипела Галь.
Мрачная завзятость ученицы напугала педагога больше, чем ее ссадины. Она почти умоляюще воззвала к благоразумию Галь, ощущая всем нутром, что ответственность, которую она брала на себя, пытаясь разобраться в этом конфликте, была гораздо тяжелей, чем она себе представляла.
Несчастная девушка не вытерпела. Она слишком долго оставалась наедине со своим горем, а тон
