горизонту, образует треугольник; с утра он оранжевый от прямых солнечных лучей, а ближе к вечеру – сумрачно-фиолетовый.
Сквозь бамбуковый навес и колышущийся веер из пальмовых листьев солнце расписывает дрожащими линиями и пятнами террасу второго этажа. Внизу сад вдовы: из сухой пыльной почвы тянутся к солнцу белые маргаритки, ярко-красная герань и розы; колючие кактусы в красноватых глиняных горшках окаймляют мощеную дорожку. На заднем дворе в тени фигового дерева стоит синий столик с двумя выкрашенными в синий цвет стульями; за домом видна рваная пурпурная линия гор и холмов, на сухих песчаных склонах которых растет редкий колючий кустарник.
Рано утром, когда солнце еще не жаркое и с моря дует свежий соленый ветер, местные женщины в черной одежде и черных чулках идут с плетеными корзинками в центр города, на рынок под открытым небом, чтобы, поторговавшись у прилавков, купить свежих фруктов и овощей: желтых слив, зеленого перца, крупных, спелых помидоров, связки чеснока, грозди желтых и зеленых бананов, картофеля, зеленых бобов, кабачков и дынь. На белой глинобитной стене вывешены на продажу пляжные полотенца в яркую полоску, фартуки и теннисные туфли. Внутри темных гротов магазинов стоят огромные бутыли в соломенной оплетке с вином, маслом и уксусом. Всю ночь огоньки на рыбацких лодках вспыхивают и исчезают в заливе, а рано утром рынок завален свежей рыбой: отливающие серебром сардины стоят только восемь песет за килограмм, они заполняют горкой весь стол, вместе с необычными крабами, морскими звездами и кальмарами.
Двери здесь заменяют колышущиеся занавески из бисерных полосок, которые позвякивают, когда входит клиент, впуская в магазин ветерок, но не солнце. В булочной всегда пахнет свежим хлебом, ведь хлеб пекут тут же, в соседнем темном помещении без окон – там голые до пояса мужчины трудятся у раскаленных печей. Юный молочник ранним утром развозит молоко на велосипеде; из большого бидона он литровой кружкой наливает его в кастрюлю, которую хозяйка с вечера оставляет на крыльце. Среди велосипедов с мотором и больших, сверкающих, дорогих машин туристов попадаются и тележки с впряженными в них осликами, на которых перевозят овощи, солому или кувшины с вином. Рабочий люд носит сомбреро и с двух до четырех часов дня непременно устраивает себе сиесту, отдыхая в тени стен, деревьев или собственных тележек.
В доме вдовы нет горячей воды и холодильника; в темном холодном буфете полно муравьев. Сверкающий ряд алюминиевых кастрюль, сковородок и прочего кухонного инвентаря висит на стене. Посуду и овощи моют в больших мраморных чашах, оттирая свернутыми пучками соломы. Вся еда – свежие сардины, жаренные в масле, картофель, луковые лепешки, café con lèche [59], – готовится на синем пламени старого примуса.
Бенидорм, 15 июля
С вдовой Мангада мы познакомились в среду утром, когда тряслись в душном, переполненном автобусе по пыльным, пустынным дорогам от Аликанте в Бенидорм. Она услышала, как мы восторгаемся голубым заливом, и, повернувшись к нам, поинтересовалась, говорим ли мы по-французски. «Немного», – ответили мы, после чего она с жаром принялась описывать свой замечательный дом у моря – с садом, балконной террасой и кухней. Эта невысокая смуглая женщина средних лет выглядела очень стильно в черном платье, отделанном белым кружевом, и белых босоножках на каблуках – чрезвычайно comme il faut [60]; ее иссиня-черные волосы вились кудряшками и локонами, голубые тени делали черные глаза еще огромнее, а под углом от переносицы к вискам шли вверх невероятно черные брови.
Женщина суетливо распорядилась, чтобы местные мальчишки уложили багаж на ручные тележки, и мы направились к ее дому. Она семенила впереди и, болтая на своем диковинном французском языке, рассказывала о доме, о том, что одинока и потому хочет сдавать жилье, и как она сразу поняла, что мы gentil [61]. Узнав, что мы писатели и нуждаемся в тихом местечке у моря, чтобы работать, она сразу заявила, что прекрасно нас понимает: «Я сама пишу – любовные истории и стихи».
Ее дом с видом на сияющий синевой залив превзошел наши самые смелые мечтания, мы сразу влюбились в крошечную комнату, стеклянная дверь которой распахивалась на веранду, удобную для работы: виноградные лозы оплетали перила, одну сторону затеняли пальма и сосна; кроме того, на ней можно было при необходимости установить решетчатый бамбуковый тент – заслон от прямых солнечных лучей. Сбив первоначальную цену до ста песет за ночь, мы решили, что сможем также основательно сэкономить, если будем сами покупать продукты и готовить. Из французского щебетания вдовы, искалеченного сильным испанским акцентом, мы уяснили, что она готова давать уроки испанского языка в обмен на уроки английского и еще что она учительница и три года прожила во Франции.
Стоило нам поселиться в доме, как сразу стало ясно, что хозяйка никогда не держала жильцов. На втором этаже оставались три свободные комнаты, которые она надеялась сдать, и она постоянно говорила, что нам придется приспособиться к les autres [62], когда те появятся. В столовой у нее было множество белых фарфоровых тарелок, чашек и блюдец, в кухне – не меньшее количество алюминиевых кастрюль и сковородок, подвешенных на настенных крючках, а вот столового серебра не было совсем. Вдова, похоже, была изумлена, узнав, что мы путешествуем без ножей, вилок и ложек, но в конце концов принесла три комплекта из своего лучшего серебра, прибавив, что дает их только на время. Вскоре она поедет в Аликанте, откуда привезет обычные столовые приборы, а эти, дорогие, уберет. Существовала еще проблема маленькой ванной комнаты – достаточной для двух человек, но мало подходящей для восьми, а также трудности приготовления еды разными семействами на одной плите, но хозяйка, похоже, об этом не задумывалась.
Мы затаили дыхание и в душе молились, чтобы никто не откликнулся на объявление, которое она вывесила на балконе: «Сдаются комнаты», – но на всякий случай поспешили договориться об исключительном праве на веранду, на которую выходила еще одна комната, больше нашей, объяснив, что это единственное место, где мы можем спокойно заниматься: в маленькой комнате стол не помещался, а сад и пляж были хороши для отдыха, но не для творческой работы. Иногда с нашей веранды (там мы вскоре устроили и столовую: утром – горячий café con lèche; в полдень – холодные закуски – хлеб, сыр, помидоры и лук, фрукты, молоко; позже горячий обед – с мясом или рыбой и овощами, а ближе к полночи – вино под луной и звездами) было слышно, как хозяйка водит по дому потенциальных постояльцев, расхваливая все вокруг на своем быстром, отрывистом французском. Однако прошла неделя, и, хотя такие обходы несколько раз повторялись, никто так и не заселился. Мы развлекались, строя догадки, что именно могло не устраивать людей: отсутствие
