Нынешняя квартира Синклера ранее принадлежала действительно читающему человеку, профессору китайского языка, плоть которого, несмотря на его преклонный возраст, оказалась совсем не жесткой.
Синклер спал сном невинного младенца, слегка похрапывая, и изредка говорил во сне. Большинство его изречений звучали афоризмами, некоторые же были явной бессмыслицей.
Тристрам слушал.
«Путь кошки только удлиняется от его обдуманности».
«Я люблю картошку. Я люблю свинину. Я люблю человека».
«Евхаристический прием пищи – наш ответ».
Это непонятное выражение – «евхаристический прием пищи» – послужило чем-то вроде пропуска в сон. Довольный и успокоенный Тристрам погрузился в забытье, словно эти слова и в самом деле послужили паролем. Выпав из времени, Тристрам снова ощутил его ход, когда увидел Синклера, который, одеваясь, что-то напевал и дружелюбно на него поглядывал.
Было прекрасное весеннее утро.
– Ну, нам нужно собрать вас в дорогу, – заговорил Синклер. – Однако первым делом следует хорошенько позавтракать.
Он быстро помылся (похоже, городской водопровод еще работал) и побрился старинной бритвой – «горлорезом», как он сказал.
– Меткое название, – улыбнулся Синклер, передавая бритву Тристраму. – Глоток она порезала довольно много.
Не верить у Тристрама не было причин.
Углям жаровни, как оказалось, не давали потухнуть ни днем ни ночью. «Как в храме, как на Олимпе», – подумал Тристрам, застенчиво улыбнувшись членам обеденного клуба, четверо из которых охраняли и поддерживали огонь до утра.
– Бекона хотите? – спросил Синклер и, наложив на звонкую металлическую тарелку гору мяса, протянул ее Тристраму.
Все члены клуба усердно ели, обмениваясь веселыми шутками, и пили воду квартами. Поев, эти добрые люди наполнили кусками холодного мяса почтальонскую сумку и со словами ободрения и поддержки нагрузили ею своего гостя и пожелали ему доброго пути.
– Никогда в жизни я не встречался с такой щедростью! – растроганно заявил Тристрам.
– Идите с Богом, – важно произнес Синклер, переполненный торжественностью момента. – Желаем вам найти вашу жену здоровой. Желаем вам найти ее счастливой. – Сдвинув брови, он уточнил: – Счастливой от встречи с вами, конечно.
Весь путь до Финчли Тристрам прошел пешком. Он понимал, что бессмысленно считать свое путешествие начавшимся, пока он не минует, скажем, Нанитон. Тристрам медленно тащился по бесконечным городским улицам, мимо кварталов жилых домов– небоскребов, мимо покинутых фабрик с разбитыми окнами, мимо веселых или сонных компаний «обеденных клубов», мимо трупов и скелетов, но к нему никто не цеплялся. Бескрайний город пропах жареным мясом и засорившимися сортирами. Раза два, к своему великому смущению, Тристрам стал невольным свидетелем открытого и бесстыдного совокупления. «Я люблю картошку. Я люблю свинину. Я люблю женщину». («Нет, неправильно. Хотя что-то в этом роде», – подумал он.) Тристрам не видел полицейских. Все они, казалось, то ли растворились в массе, то ли были переварены ею. На пересечении улиц у Тафнелл– парка, перед небольшой, державшейся весьма благочестиво толпой, служили мессу. Благодаря Блаженному Амвросию Бейли Тристрам знал все подробности богослужебного ритуала, поэтому он был удивлен, заметив, что священник – совсем молодой человек в сером, смахивавшем на шутовской, колпаке и в грубо размалеванном крестами и монограммами «ИС ХС» стихаре – раздавал что-то очень похожее на кусочки мяса, приговаривая: «Hoc est enim Corpus. Hie est enim calix san– gumins». [8] Должно быть, состоявшийся где-то новый церковный Собор, ввиду нехватки ортодоксальной религиозности, дозволял и такого рода импровизации.
Был прекрасный весенний день.
Миновав Финчли, Тристрам присел отдохнуть на пороге какого-то магазинчика, находившегося на тихой окраинной улице, и достал из своей сумы припасы. Стертые ноги болели.
Тристрам ел медленно и осторожно: как явствовало из приступа диспепсии после завтрака, его желудку предстояло еще многому научиться. Поев, Тристрам отправился на поиски воды. Королева Маб шепнула ему, что жажда – сильная жажда! – является необходимой спутницей мясной диеты. В задней, жилой части разграбленного магазина Тристрам нашел исправный водопроводный кран и, подставив губы под струю воды, пил так, словно собирался пить вечно. Вода была довольно грязной и несколько протухшей, и он подумал, что будущая опасность таится именно в ней. Потом Тристрам еще немного посидел в дверном проеме, отдыхая. Сжимая в руке свою дубинку, он наблюдал за проходившими мимо людьми. Все они придерживались середины дороги. Занимательнейшая черта позднейшей стадии Интерфазы!
Тристрам сидел, лениво анализируя те мысли и чувства, которые, казалось бы, должны были владеть им сейчас. Удивляло то, что ему почти не хотелось разбивать кулаки о морду братца. Может быть, все это было выдумкой честолюбивого и обиженного капитана. Ведь нужны доказательства, определенные и неопровержимые доказательства!
Мясо урчало в животе. Тристрам рыгнул, одновременно произнеся что-то вроде «вожделения отцовства».
Родился ли уже ребенок? Если он был, этот ребенок. Тристрам как-то потерял счет времени… Он чувствовал, что сейчас, учитывая весь этот хаос, Беатриса-Джоанна находится в большей безопасности, чем раньше. Она, должно быть, еще на севере, если этот мужик сказал правду; во всяком случае, больше ей некуда податься. Что касается его самого, Тристрам был уверен: он делает именно то, что нужно. Ему тоже некуда податься. Как же, однако, он не любит свояка! Вечно у того на языке то грубости, то благочестивые восклицания, словно он в команде по перетягиванию каната. Ничего, на этот раз Тристрам и ругаться, и божиться будет громче него. Больше он не намерен позволять катить на себя бочку! Никому и никогда!
Идя по тротуару, Тристрам к середине дня добрался до Барнета. Стоя на развилке дорог – одна вела в Хетфилд, а другая в Сент-Олбенс – и раздумывая, куда пойти, Тристрам вдруг с удивлением заметил автофургон, который, покашливая мотором, двигался туда же, куда и он, – на север. Фургон был покрашен какой-то грязно-земляного цвета краской, из-под тонкого слоя которой просвечивала надпись: «Министерство бесплодия», выдававшая его происхождение. Тристрам, в раздумье стоявший на развилке, теперь не мог решить, останавливать ему фургон или нет Нерв в его стертой левой ноге решил за него и послал сигнал руке, которая поднялась, в независимом от мозга движении, большим пальцем вверх.
– Я только до Эйлсбери, – предупредил водитель. – А там вы можете поймать какую-нибудь другую машину Если мы до Эйлсбери доедем, конечно.
Грузовичок дрожал, словно подтверждая сомнения водителя.
– Вы издалека идете, – заметил хозяин фургона, с любопытством разглядывая Тристрама. – Не слишком-то много людей сейчас путешествует.
Тристрам рассказал свою историю.
Водитель был тощим человеком в странной униформе: китель «серого», гражданские брюки такого же землистого цвета, что и фургон, на коленях лежала землистого цвета фуражка, под погонами были пропущены белые ремни портупеи. Когда Тристрам дошел
