сочившегося из щелей внешней стены старого дома. Закутавшись в колючий плед, от которого сильно пахло табаком, она смотрела на огонь и думала, что приготовить завтра на обед. В морозилке еще остался кусок говядины, часть которой они съели в прошлую субботу. Мясо она запекла в духовке, а к нему подала пюре — в тот раз из зеленого горошка, хотя папа больше любил картофельное. Главное, не жалеть чеснока и не забыть полить лимонным соком. Роза приедет к четырем, они вместе пообедают, а затем отправятся в город.
Сквозь мутноватое, с росчерками засохшей грязи и птичьего помета боковое окно отцовского пикапа Марта смотрела на голубую ленту моря, висевшую над серым полотнищем уже убранного тыквенного поля, вдоль которого шла грунтовка до города.
— В дождь мы бы вообще тут не проехали, — раздраженно сказала Роза.
— Я каждый год пишу в администрацию по поводу дороги в Песчаное.
— Столько лет. Черт знает что такое!
— Роза…
— Ах, перестань изображать, уже ни к чему, — Роза притормозила, и машина, скрипя и бухая, медленно проехала по очередной борозде, оставленной, по всей видимости, гусеницами трактора еще в прошлую пятницу, когда был ливень.
В тот день, а точнее, вечер Марта запекла в духовке тыкву, нарезав ее небольшими ломтиками, смазав медом, сбрызнув маслом и чуть присыпав морской солью. Из тыквы она хотела сварить на ужин густой суп: оставалось подогреть сливки, растереть в блендере ставшую мягкой и податливой тыкву и добавить пару веточек розмарина, который Марта засушила летом.
За розмарином нужно было идти в сарай, который находился в конце двора. В темно-зеленом мешковатом плаще, сильно подвернутом в рукавах, она стояла на крыльце, под навесом, и все не решалась спуститься в сумерки под шумный проливной дождь. Вдруг она увидела, как от самых ворот к ней бежит человек в кепке.
— У вас ворота не заперты, — сказал молодой мужчина, вскочив на крыльцо и очутившись прямо перед Мартой. Несмотря на взъерошенный вид и заляпанные грязью штаны и ботинки, он казался неопасным и даже немного привлекательным. — Мой додж застрял недалеко от вашего дома, позволите от вас позвонить?
— А вы любите тыквенный суп? — спросила Марта, снимая капюшон.
— Люблю.
— Тогда возьмите мой плащ и сходите кое за чем в сарай, — она махнула рукой в сторону низенького строения из потемневшего дерева, казавшегося сейчас почти черным, — как зайдёте, справа от двери будет дубовый стол, на котором сушится розмарин. Так вот принесите мне пару веточек, только спрячьте под плащ, чтобы не намочить. А после ужина я позвоню Карлу, у него трактор, и он тоже любит суп.
К тому времени, как они сели за стол, Марта выяснила, что молодого человека зовут Олаф, что он ехал навестить брата в деревню по соседству с Песчаным, но не застал его дома и повернул было обратно в город, когда ливень вдруг превратил дорогу в слякоть; что дома его ждет жена и трое ребятишек, но они даже не хватятся его до завтра, а жена опять в положении, и он, конечно же, этому очень рад.
— Чем вы занимаетесь? — спросила Марта.
— Я плотник.
— Как интересно. А что делаете чаще всего?
— Гробы.
— Ну да, ну да, я должна была догадаться. Все умирают…
Какое-то время ели суп молча.
— А вы живете одна? — спросил Олаф. — Дом такой огромный…
— С отцом, но он сидит весь день в своем кабинете. Там, наверху. — Марта кивнула на грязноватый, явно требующий побелки потолок.
— Что же, отец ваш совсем не выходит?
— После маминой гибели — совсем. И почти не говорит. Только смотрит на занавешенные окна и курит. Вся его комната пропахла табаком. И, кажется, даже от меня пахнет. Чувствуете? — Марта протянула руку Олафу.
— Табака почти не слышно, вы пахнете розмарином, — сказал он. — У вас такая кожа белая, даже странно, под нашим-то солнцем.
Откуда-то сверху, приглушенно, послышалось, как кто-то закашлял. Марта шумно встала из-за стола и начала убирать грязную посуду. Потом спросила:
— А вот эти гробы, это ваше семейное дело такое?
— Мой дед еще до войны колотил их. Потом отец, теперь я. Только брат пошел в медицинский. Да вы должны его знать, он тут фельдшер.
Марта чиркнула спичкой, зажгла конфорку плиты и поставила на нее пузатый обгоревший с одного бока чайник. Звонко повозившись в верхнем шкафчике, нашла чашки, на которых почти не было сколов, и сказала:
— Знаете, Олаф, оставайтесь лучше на ночь: Карла позовем с утра, когда дорога чуть просохнет. Так вернее будет. А жену вашу не будем напрасно беспокоить. Обычно по пятницам у нас французский омлет на завтрак, но все размыло, и яйца вряд ли доставят. Я приготовлю овсянку с сушеной вишней.
Вишню Марта собрала в прошлом июле, в саду, который был посажен еще матерью.
— Когда ты вырастешь, деревья тоже станут большими, — говорила мама, поливая из новенькой металлической лейки тонкие черенки. Вода струилась и зеркально блестела на солнце, заставляя Марту щуриться. — Весной вишня так красиво цветет…
Большие деревья, несмотря на возраст, все еще цвели и иногда давали плоды. Прошлое лето, когда в Песчаном гостила Роза, было урожайным, к ее приезду Марта испекла вишневый пирог.
— Как думаешь, отец согласится? — спросила Роза, когда переоделась с дороги и спустилась в кухню, где Марта неторопливо разрезала сочившийся алым пирог и раскладывала дымящиеся куски по белоснежным тарелкам, тут же пачкая их кровоточащими ягодами.
— Наверное: уже полшестого, давно пора пить чай.
— Ты понимаешь о чем я, — с раздраженным нетерпением сказала Роза и села, со скрежетом выдернув стул из-под обеденного стола.
— О, дорогая, не думаю, что он подпишет эти твои бумаги: он болен, но он же не дурак.
— Тебе не надоело? Торчишь тут, в глуши, будто похоронила себя заживо. Ну что за жизнь? И ведь все равно дом этот рано или поздно рухнет!
— А может, пирог папе ты отнесешь? Он очень любит вишневый… Ну что ты, не плачь, не плачь, ты ещё выйдешь замуж и все как-нибудь образуется. Образуется…
— Я погибну, Марта, если мы не продадим это чертово имение, я осталась совсем одна и без денег. Помоги его уговорить, — Роза закрыла лицо руками, а Марта гладила ее по голове, целовала в темную макушку, в чуть выступающую над кожей шеи родинку, которую в детстве как-то случайно содрала, расчесывая младшей сестре волосы. В то лето, когда родители впервые привезли их в Песчаное.
Сразу по приезду все пошли на море. Пляж показался восьмилетней Марте бесконечным: бежать вдоль бирюзовой воды можно было так далеко, пока не устанешь. Она
