ненадолго к подружке, живущей этажом ниже, но ничего более она себе никогда не позволяла.
Мы были вместе долгих семь лет, но я не умом – чутьем понимал, что почти не знаю этого человека…
И не потому, что жена была настолько уж от меня закрыта, а потому, что я сам этого не хотел: ничего о ней знать!
То есть, с одной стороны, она была мне совершенно понятна в своих действиях, а потому достаточно хорошо прогнозируема, а с другой стороны, что там у нее внутри и есть ли что-то вообще – мне это было совсем не интересно.
Я поддакивал ей практически во всем, когда она того хотела, я почти ей все покупал, и зачастую даже больше, чем она просила, я частенько сам занимался ребенком, я даже научился терпеть ее мать, надевая на лицо блаженную улыбку.
Я очень старался быть хорошим мужем.
Но именно что старался, а не был им на самом деле.
И вот в те моменты, когда она своей покладистостью, своим показным всепрощением выводила меня из себя, в голове моей крутился один-единственный вопрос, который я так до сих пор не посмел произнести вслух: «Неужели ты до сих пор так и не поняла, кто я такой на самом деле?!»
Потом отпускало. Никотиновая, сопливая, накатывала совесть: «Всем будет только лучше, если бы ты никогда этого не поняла».
А если все-таки она узнает правду обо мне? Никто же ни от чего не застрахован, даже от своих собственных, с пылу брошенных слов…
Стыд, страх, позор? Пожалуй, да.
С Машей – да.
Однозначно.
У нас общий ребенок.
С родителями, ради спокойствия которых я в основном и женился, тоже – да.
С друзьями-приятелями, с теми, кто был вокруг меня в обычной жизни, – ну, это в меньшей степени, но, наверное, тоже… Я даже примерно представлял себе, какая у кого из них могла бы быть реакция.
И только реакция одного человека была для меня совсем непредсказуема, а если быть до конца честным с собой, у меня вдруг зародилось какое-то даже мазохистское желание увидеть на ее лице эту самую реакцию!
На лице моей новой клиентки Алисы Селезневской.
Вчера она прислала мне длинное сообщение.
Хорошим русским языком, без орфографических ошибок в нем было написано, что она совсем не против поехать в марте с нашим клубом на Кипр, но вот только она, бедняжка, совсем не представляет, что там да как!
Алиса интересовалась, ездил ли я в подобные туры, стоит ли оно того в принципе и планирую ли я принять участие в этой конкретной поездке.
Вот даже как!
Если она всерьез на меня запала – значит, дура.
Никаких особенных поводов я ей на то не давал.
Надо сказать, что этот десятидневный тур на Кипр, запланированный на начало марта, был рассчитан в основном на тех клиенток, у которых не было мужиков.
Такие мероприятия клуб проводит каждый год.
Март – ленивый месяц, сложно сказать почему, но движения в клубе мало.
Вот руководство и придумало развлекуху. Продавать «экзотику» по цене, завышенной по сравнению с реальной стоимостью раза в два.
На папке с личным делом Селезневской стояла пометка «З», что означало «замужем».
Когда папка клиентки маркировалась таким образом, здесь, скорее всего, имелся в виду не штамп в паспорте, а социальный статус женщины.
Пометка являлась обязательной, ведь те, у кого стояло «С» – «свободная», как раз и являлись целевой аудиторией для подобных поездок.
Вообще, Алисино семейное положение, которое, казалось бы, должно было совсем меня не волновать, оставляло кучу вопросов.
Спросить в лоб у Гриши, мол, кто там у нее и что, – ну это было бы верхом наглости с моей стороны.
Да и не исключено, что он и сам не знает!
Про детей же Алиса никогда не говорила вообще – ни про своих, ни про чужих.
Я в лоб не спрашивал, но был уверен в том, что их у нее нет.
Отсюда, по-видимому, и ее стервозность – природу ведь не обманешь!
Она нигде не работала, с ее слов, на дому, в мастерской, занималась написанием картин, и это занятие, насколько я понял, не приносило ей никакого дохода.
Одевалась она без «выпендрежа», но дорого, ездила на «Хёндай» представительского класса и ежемесячно оставляла в клубе довольно приличную сумму денег.
Кто-то должен был все это оплачивать.
Кто-то, к кому она спешила по вечерам, ведь после пяти она никогда не появлялась в клубе.
И еще она, как я заметил, часто пила какие-то таблетки, причем делала это всегда украдкой, повернувшись ко мне спиной и быстро запивая пилюлю водой.
В ее личном деле о проблемах со здоровьем не было сказано ни слова.
Как-то раз, когда она в перерыве между занятиями копошилась в своей сумке, у нее завибрировал мобильный, и она, явно чем-то озабоченная, мигом подхватилась и выпорхнула с телефоном из зала, в спешке забыв прикрыть до конца сумку.
Я воровато огляделся по сторонам и, сам не зная зачем, подсмотрел то, что было написано на картонной упаковке, угол которой торчал из сумки.
«Негрустин».
Тут же забив название этого препарата в поисковик «Яндекса», я выяснил, что это легкий антидепрессант.
Да вот, собственно, и все, что мне удалось узнать про Алису по истечении первого месяца наших с ней занятий.
Поэтому я был сильно удивлен ее желанию поехать на Кипр.
Во время нашего телефонного разговора я корректно уточнил: одна она планирует поехать или с семьей?
Она ответила, что да, одна.
Ну что ж… Я красочно расписал ей, как это здорово и полезно для здоровья – ездить с нами в эти чудесные туры!
Через год после операции швы неплохо бы подшлифовать лазером.
А если у доктора руки откуда надо растут, то вскоре после этого останется лишь бледная полоска на коже. А если этим местом не загорать, то и вовсе будет почти незаметно. Кто-то тут давеча кричал на женском форуме, что лазер – это больно.
Дебилки тупорылые, они просто не знают, что такое «больно»!
А что, если швов по телу почти с десяток?!
Не хотите ли, овцы, про них порассуждать?!
Первое время я просто отрицала себя.
Ну, смотрит на меня из зеркала какое-то чучело…
Но мой ад был не снаружи, мой ад был внутри.
Со временем я научилась выходить из него на волю, но это умение пришло ко мне далеко не сразу.
Сначала был
